Ознакомиться с материалом в аудиоварианте можно в нашей группе Вконтакте в разделе «Подкасты».
Жизнь современного человека удивительно проста и безопасна. Благодаря техническому прогрессу он достиг невиданных высот в развитии общества, науки и, как это ни удивительно, морали.
Например, сегодня не нужно добывать пищу собственными усилиями – её уже собрали и напичкали различными химикатами для улучшения вкуса старательные работники ферм под покровительством толстосумов с верхушки классовой системы.
Также человеку не нужно защищать своё жилище от кровожадных и беспощадных животных, не обладающих разумом и готовых в любую секунду разорвать ребёнка на клочки, не чувствуя ни капли сожаления. У каждого человека есть крыша над головой – он поселился среди подобных себе и с беззаботной улыбкой на лице принимает свою участь – быть человеческой массой.
Ну и в нынешних реалиях каждый угнетённый и беззащитный благодаря всемирной сети имеет доступ к бесконечному числу сообществ таких же, как он. Общественная система устроена так, чтобы человек ощущал свою безопасность, независимость. Чтобы он жил… в гармонии с окружающей средой.
Но, как известно, Солнце светит лишь за тем, чтобы кровавая Луна отбросила на Землю тень.
За этой богохульной иллюзией безопасности, комфорта и общественной благодати скрывается истинная сущность человека, благодаря которой в природе держится шаткий баланс между людьми и животными. Добром и злом. Разумом и безумием.
А на самом деле человек жаждет войны, насилия, страха. Страх подобен морфию. Он затуманивает разум, но вместе с тем является предвестником божьей благодати. Именно жажда страха заставляет публику кричать боксёру на ринге: «Разбей ему лицо! Вырви ему рёбра! Дай нам зрелище!!!» Наркотическая игла страха манит тысячи зрителей в кинотеатры на очередной фильм ужасов, который точь-в-точь как тот, что вышел месяц назад.
А это потому, что люди смотрят одно и то же. Им этого достаточно – им нужен только вкусный, притягательный страх. С тушёными бобами и чудным кьянти.
Именно эту потребность человечества в эмоциональной встряске однажды рассекретил американский писатель и журналист Говард Филипс Лавкрафт. Этот представитель человеческой расы на протяжении всей свой жизни испытывал страх, в первую очередь этот страх был связан с одиночеством. А каждый, кто однажды оставался один, знает, что такой страх приносит боль размером сто квадратных световых тысячелетий.
Этот космический мотив стал ядром творчества Лавкрафта. Он постарался перенести на бумагу трепет безысходности, какую испытывает человек, оставшийся не только без средств связи с внешним миром, но даже без кислорода. Возможно, нечто подобное ощущает космонавт, когда спасительный трос мистическим образом отсоединяется от станции.
Когда Говарду Лавкрафту было всего два года, его отца поместили в психиатрическую лечебницу, откуда тот вышел только через пять лет и вскоре скончался. Мать перевезла малыша к дедушке – этот старый прохвост сделал самый весомый вклад в развитие будущего мастера ужасов. Дед рассказывал внуку страшные истории собственного сочинения, показывал различные предметы искусства, привезённые из Европы, и даже помогал ему бороться со страхом темноты.
В 1904 году дед умер, и четырнадцатилетний Говард начал погружение в недра безумия. Из-за нервного срыва он даже бросил школу, чего сильно стыдился. А после тридцати Лавкрафт остался один – вследствие продолжительной депрессии его мать легла в ту же психлечебницу, в которой скончался её муж, и разделила участь супруга.
Непродолжительный брак с еврейской эмигранткой из Российской империи закончился неудачно, и тогда писатель с головой погрузился в свой собственный мир космического ужаса. Он писал целыми днями, пока не иссыхала чернильница, и работал не покладая рук, перепечатывая за бесценок графомань начинающих писателей, готовых оплатить услуги образованного и одарённого литературным талантом редактора. Он любил работать, любил своё ремесло. Так сказать, Lovecraft loved his craft.
Но вскоре из-за постоянного недоедания или питания подножным кормом у Лавкрафта развился рак кишечника, вызвавший истощение. Он умер бесславной смертью в 1937 году в своём родном городке Провиденсе, так и не узнав, что вскоре его имя станет нарицательным.
И не в последнюю очередь благодаря повести «Хребты безумия», о которой я вообще-то и хотел поговорить. Из множества работ автора я выбрал именно «Хребты безумия» по одной причине: повесть является самым успешным литературным свершением Говарда Филипса Лавкрафта. Об этом можно судить не исходя из аморфного наследия, оставленного ею, или огромного значения, о котором любят говорить литературные критики. Я предпочитаю более осязаемые единицы измерения успеха – деньги. Так вот самый большой гонорар за одно произведение Говард Лавкрафт получил именно за «Хребты безумия» – это 315 долларов, что по меркам 2020 года эквивалентно пяти тысячам восьмистам семидесяти пяти зелёным.
Однако также важно отметить, что сам Лавкрафт заявлял, мол, враждебный приём повести в кругу критиков «сделал больше, чем что-либо, чтобы положить конец его успешной художественной карьере». В то же время невозможно отрицать исконно научно-фантастическую подоплеку произведения, притом замечательно сохранившуюся до наших времён. Большинство произведений авторов классической научной фантастики, вроде Герберта Уэлса, Жюля Верна безбожно устарели. Они чересчур наивны, они романтичны до мозга костей – и с этой точки зрения не удивительно, что жанры фантастики и ужасов в своё время приравнивались к детским сказкам или «низшим» жанрам литературы, пригодным разве что для ребёнка или для взрослого, застрявшего в детстве. Но произведения Лавкрафта были насквозь пропитаны серьёзностью, брутальностью, научно-фантастичностью. Скорее всего, поэтому рассказы писателя не вызывали у критиков ничего кроме смеха, а у детей – его целевой аудитории – отторжения. Только что я вкратце рассказал, почему Лавкрафт умер в нищете. Жаль, что он сам до этого не допёр.
Но вернёмся к «Хребтам безумия». По сюжету американский исследователь Дайер рассказывает, почему мировому сообществу необходимо срочно прекратить всяческие исследования Антарктиды. По его словам в тысячелетних льдах самого неизведанного континента таится нечто, что, вероятнее всего, способно стереть человечество с лица Земли. И вот после таких интригующих слов он на полном серьёзе пытается отговорить сообщество от дальнейших исследований.
Далее случается флеш-бек, и вся история происходит в нём. Группа исследователей Мискатоникского университета вместе с главным героем Дайером отправляется в Антарктиду, чтобы что-то там найти, принести, посмотреть и потрогать. Вдруг они внезапно (!) замечают среди льдов горы выше Гималаев и понимают, что вот она слава, вот оно богатство и почётные звания первооткрывателей. Исследователи разбивают лагерь у подножия, смотрят наскальные формирования и замечают, что те чересчур правильной формы.
Более того, в одной из пещер они находят нечто чудовищное – замороженные тела неизвестного науке вида живого. Правда пока что всё это живое мертво, поэтому наши первооткрыватели берут в охапку с десяток образцов и переносят в лагерь, искренне веря, что те не воскреснут и не выпустят кишки наружу всем членам экспедиции.
В этот момент сюжет останавливается – начинается научная фантастика. Дайер осматривает добытые образцы, восхищается, ужасается и трясущимися руками достаёт рацию. Как это заведено в художественных произведениях, главный герой оказывается не только хорошим писателем, но и потрясающим спикером: он одним махом, без передышки на протяжении трети повести передаёт в главный штаб голосовое сообщение, в котором описывает каждую деталь этих чудовищных созданий: структуру скелета, особенности нервной системы, необычайно твёрдую кожу, перепончатые крылья и пятиконечную голову, похожую на морскую звезду.
Потом теряется связь с частью исследовательской группы, Дайер с коллегой отправляется им на выручку, они садятся в самолёт, летают туда-сюда. Выясняется, что потерянная группа вся превратилась в мёртвые куски мяса, а в лагере тоже все погибли, при этом большая часть образцов еретических созданий вышла из палатки за сигаретами и не вернулась.
Тут Дайеру и его коллеге приходит нелогичная и необоснованная мысль, мол, сяду на коня и ускачу куда-то… куда захочу, потому что автор ещё не показал читателю главную локацию. Это заброшенный город инопланетян. Туда-то и отправляются наши герои. После приземления и шокового отходняка исследователи идут в город, и на этом моменте сюжет заканчивается, потому что остальную часть повести Дайер с коллегой просто гуляют по гигантскому заброшенному поселению неземной цивилизации, состоящему из богопротивных зданий.
С помощью барельефов на стенах экспедиторы узнают историю здешних обитателей, их культуру, матерные слова, вредные привычки и всё-такое. Они гуляют по городу на протяжении как минимум четверти повести, загоняя читателя в такую тёмную темень, что просто диву даёшься. В конце они ещё бегают наперегонки с пришельцами, потом улетают и клянутся никому не рассказывать об увиденном.
А увидели они пугающе реалистичное зрелище.
Лавкрафт писал «Хребты безумия» на волне популярности антарктических исследований. В 1930-е годы американцы перерыли все месторождения полезных ископаемых на материке и отправились искать золото во льдах, о которых они узнали благодаря открытиям русских – Лазарева и Беллинсгаузена. Экспедиторы не нашли золота, зато принесли с собой кучу сумасшедших историй о своих приключениях. Все эти истории были словно… с другой планеты. Наверно, за эту формулировочку и зацепился наш предприимчивый Лавкрафт.
Он взял свои записи на дешёвых салфетках, вооружился «Некрономиконом» и засунул в пугающий психоделичный антураж Антарктиды своих омерзительных, скверных, тошнотных существ с другой планеты или даже из другого измерения (автор так до конца и не определился). Как и все фантасты, он взял типичный для этого направления концепт «что если…» и продумал всё. Он буквально с нуля придумал историю целого народа, имеющего лишь некоторое сходство с человеческим обществом. И всё это за несколько лет до знаменитой работы Толкина, которая считается супер классической классикой, оставившей след в умах многих последующих поколений.
Иногда кажется, что Лавкрафт вовсе не хотел никого пугать, потому что то, с какой любовью и дотошностью он описывает идеально точно совмещающиеся друг с другом циклопические строения города пришельцев, исключительно завораживает читателя, но ни в коем случае не вызывает отторжения. Единственное, Лавкрафт постоянно использует эпитеты вроде «богомерзкий», «омерзительный», «тошнотворный», «еретический» и тому подобные, чтобы хоть как-то дать понять читателю, мол, ему показывают не что-то интересное, а нечто устрашающее. На всякий случай я позаимствовал данные словечки, чтобы форма моего материала соответствовала содержанию.
Но чего я не заимствовал, так это… «душность» писательского слога Лавкрафта. Не поймите неправильно, «душность» в данном контексте – это глобальное средство выразительности, которое автор использует во всех своих произведениях. «Душный» текст характеризуется использованием гибрида научного, официально-делового и художественного стилей речи. Термин с подобным определением не закреплён в словаре, поэтому я придумал ему максимально компактное и доходчивое название – «душный».
Это гигантские предложения, гигантские абзацы, канцеляризмы, описания стен, подушечек пальцев и плавников на щёках. Это минимальное количество воздуха в тексте. Читателю натурально нечем дышать, не за что зацепиться взглядом и нечего потом вспомнить. Вдумайтесь только: Лавкрафт практически не использует диалоги в своих рассказах и повестях. Одна-две реплики на пятьдесят страниц, и то похожих, скорее, на справки от доктора Калигари.
Но таков стиль автора. Он непритягательный, незапоминающийся, но реалистичный. Лавкрафт не хотел писать детские сказки – он придавал своей фантазии форму научного документа. Наверняка, чтобы народ покрывался мурашками, путая, где реальная информация, а где всё-таки вымысел. В совокупности с маниакальной дотошностью в описании деталей реалистичный стиль изложения вводит читателя в по-настоящему психоделическое состояние.
И в этом заключается феномен Лавкрафта. Он пугает своим присутствием на бумаге. Его легко узнать среди скопления слов и предложений. Он точно находится где-то там, в глубине загробного мира. Стучит гниющими пальцами по разваливающейся печатной машинке, транслирующей в твой молодецкий, неподготовленный разум свои гадские, пропитанные безумием и сводящие с ума мысли. Он упивается своим могуществом, отправляя богомерзкие послания прямиком тебе под черепную коробку. И выдавливает лёгкую однобокую улыбку всякий раз, когда ты перелистываешь страницу.
Однако если меня кто-нибудь спросит, страшен ли Лавкрафт и «Хребты безумия» в частности, то я скажу: «Нет. Это же книга – всего-навсего чёрные буквы на белых листах бумаги. Они могут испугать только пятилетнего ребёнка, но тот не проберётся сквозь толстенный слой терминов и замысловатых выражений автора, если вообще умеет читать. А так… Ну, не знаю. На мой взгляд, “The stand” или “Salem’s lot” от Кинга пострашнее будут, да и поинтереснее. По проще для восприятия».
В любом случае, Лавкрафт прожил бесславную жизнь, умер от голода, но его голос пронёсся через года и поколения, чтобы прозвучать здесь, в нашей аудитории. Наверно, это достойно, учитывая, что значимых писателей книг ужасов в истории вообще не так много, как, например, фантастов или реалистов, романтистов, сатанистов и прочих. Так что мой вывод: Лавкрафт – это круто, интересно, довольно психоделично, но он всего-навсего писал книги. Хорошие книги, бессрочно актуальные. Наверняка в определённый период жизни «Хребты безумия» настигают многих людей, потому что они всё ещё остаются уникальными – по крайней мере, в массовом информационном поле.
Извините за то, что высказываю своё мнение – после занятия обязательно куплю индульгенцию – но я считаю, что Пушкин, Бальзак, Толкин, Азимов – они устарели. Их книги можно читать только как библию, то есть для того, чтобы попросту знать источники вдохновения многих, более интересных и талантливых, на мой взгляд, авторов. При этом нужно понимать, что все авторы рано или поздно устареют, покроются плесенью, но Лавкрафт пока не устарел и, скорее всего, не устареет никогда. Потому что с одной стороны, так, как он, уже давно никто не пишет. А с другой – ну ведь так, как он, вообще никто не пишет. А тот, кто пытался, вступил в клуб «последователей» Лавкрафта, о которых можно много узнать, если вбить в поисковую строку жанр литературы «лавкрафтовский ужас».
То есть с творчеством Лавкрафта произошло довольно уникальное явление, при котором он как бы и устарел, и в то же время остаётся актуален. И, на мой взгляд, это какое-то космическое безумие.
0
