Церковь и эпидемия

Печальные уроки весны – 2020

Идет Троицкая неделя. Когда-то в это время на апостолов снизошел Святой Дух и была создана христианская церковь. Сейчас настала пора поразмыслить, в каком состоянии она находится сейчас. Эпидемия коронавируса вскрыла многие духовные и организационные проблемы.

Итак, почему традиционные конфессии оказались не готовы к экстремальным событиям, хотя они всегда говорили, что имеют огромный опыт и готовы в любой момент прийти на помощь нашему обществу? Наш главный редактор Мария Орлова приняла участие в круглом столе, прошедшем в формате видеоконференции, организованном сайтом «Русская вера». В нем участвовали как представители Русской православной церкви, так и старообрядцы разных согласий. Мы публикуем этот большой разговор с сокращениями.

Публицист Алексей Шишкин (Русская православная старообрядческая церковь):

– Я думаю, причина в том, что за последние тридцать лет традиционные религиозные конфессии, среди которых различные направления православия, оказались в достаточно комфортных условиях: их права были гарантированы законом, а в обществе до недавнего времени к ним было очень уважительное отношение. И такая хорошая жизнь стала восприниматься как единственно возможная, люди расслабились и потеряли чувство катастрофичности и эсхатологичности нашего времени. Причем удивительно, что это произошло даже у старообрядцев.

Любопытно, что мусульмане сразу и без разговоров приняли все карантинные меры, хотя вроде бы считается, что у мусульман бывает экстремистски настроенная паства. А также и евреи сразу выполнили все карантинные предписания, даже несмотря на то, что они вводились накануне еврейских праздников.

В православии же, как мы видим, случилось обратное: на уровне простых верующих не произошло осознания того, что существует какая-то угроза, а руководители конфессий тоже оказались морально не готовы к тому, что могут произойти какие-то катастрофические события и потрясения. Поэтому долгое время какая-либо реакция отсутствовала вообще либо была неправильной, а потом к этому прибавились попытки скрыть свои ошибки.

Председатель православного Боголюбского братства Русской православной церкви Андрей Васенев:

– Первое, по чему ударила эта эпидемия, это культ – всем религиям пришлось пересмотреть вопрос отношения к культу. Я думаю, ни для кого не секрет, что для очень многих культ – это пространство для манипуляций. Опираясь на то, что людям многого не надо, достаточно дать им простой рецепт счастья, простой рецепт общения с Богом и в этом смысле ограничить их веру культом. Это соблазн для очень многих священнослужителей, и этой возможности они сейчас просто лишились. Под культом я имею в виду не только богослужебную часть, но и массу всего: прийти в храм поставить свечку, причаститься определенным образом, то есть это целая система.

Буквально вчера я беседовал на эту тему с одним чиновником из Миссионерского синодального отдела РПЦ, и он сказал, что этот нарратив «Ходите в храм!» на сегодняшний день исчерпан. Вера не определяется этим, и она никогда этим не определялась.

Я считаю, что церковь, будучи плоть от плоти нашего общества, повторила государственную ситуацию, когда первое лицо объявляет одни меры, но при этом дает понять губернаторам, что экономику нельзя заморозить и ответственность ложится на них. Здесь то же самое: архипастыри прекрасно понимают рекомендации патриарха, но при этом экономически они зависят от того, будут ходить люди в храмы или нет.

Сегодня прошла новость (правда, еще надо посмотреть, что за ней стоит), что митрополита Саратовского Лонгина полицейские оштрафовали за то, что он был на рынке без средств защиты. Вы вообще могли себе представить еще два месяца назад, что патруль ППС – мальчик в кепочке и погонах – подходит к митрополиту и выписывает ему штраф, заставляя предъявить анкетные данные и т.д.? Это невероятно, такое было просто невозможно, а теперь это есть.

Я общался с очень многими священниками из тех, кто пытается что-то делать, и многие из них посетовали на то, что они остались брошенными. Они ждали, что сейчас архипастыри им скажут, как правильно поступить в той или иной ситуации, но этого не вышло.

Вячеслав Печняк, этнолог, представитель уральских часовенных старообрядцев:

– Для нас вопрос архипастырей был исчерпан еще в середине XIX века, когда наше согласие перешло полностью на беспоповский чин. Андрей и Алексей уже говорили о том, как разные религиозные сообщества отреагировали на происходящее, но я бы подошел к вопросу немного с другой стороны, как этнолог и антрополог. На мой взгляд, здесь имеет место очень важный момент, который сложился у нас в постмодерне (или метамодерне, как еще культурологи говорят), – это проблема потребления. Потому что потребление перебросилось и на духовные нужды в том числе. Исторически христианство – это религия делания, а все мистические вещи остались за границами; и получается, что за тридцать лет так называемого духовного возрождения мы получили поколение духовных потребителей.

Почему людей возмутил запрет на посещение храмов? Да потому, что они не знают, как еще совершить общение с Богом, кроме как в виде совместной молитвы в храме, они не в курсе, что если ты дома будешь молиться одновременно со всеми, то с богословской точки зрения не будет никакого нарушения, потому что Тело Христово будет собрано воедино, то есть Тело Христово как образ церкви, для них это новость. Как говорила одна бабушка: «Как же Христос воскреснет, если я в церковь не пойду, как он воскреснет без меня?»

А что касается нашей общины, например, когда только объявили карантин, наш настоятель сказал, что мы теперь молимся дома и больше в часовне не собираемся. Просто для нас, христиан часовенного согласия, это вообще не представляет никакой проблемы, потому что у каждого дома есть красный угол, у каждого дома есть моленная и минимальное знакомство с богослужебным уставом.

Мария Орлова, главный редактор тверского общественно-политического еженедельника «Караван Ярмарка»:

– Поскольку я являюсь главным редактором регионального общественно-политического издания, я наблюдаю за ситуацией с точки зрения, так сказать, регионального политолога. Во-первых, хочу сказать, что то, что мы сейчас наблюдаем, это несколько кризисов, которые наложились один на другой. С одной стороны, церковь, которая активно возрождалась последние тридцать лет, к сожалению, несколько заблудилась, так сказать, в материальных вещах.

Строительство храмов – это, конечно, хорошо, но, когда строительство храмов становится самоцелью, а строительства общин совершенно не происходит, мы сталкиваемся с тем, что в понимании многих наших православных христиан храм (здание, чисто материальный объект) – это и есть церковь. И их, так сказать, православие заключается в том, чтобы прийти в церковь.

С одной стороны, это такой достаточно примитивный магизм: прийти в церковь, постоять, ничего не понимая, поставить свечки всем святым, обходя все образа, потому что вдруг святые обидятся. Эта модель была очень выгодна нашим пастырям и архипастырям чисто экономически. В греческих церквях стоят максимум два-три подсвечника, потому что греческие церкви финансируются государством. И кстати, успех Греции в борьбе с эпидемией коронавируса, в частности, был обусловлен тем, что, поскольку церкви финансируются государством, государство может спокойно приказать батюшкам закрыть церкви.

У нас же получается, что духовенство и клир оказались брошенными на произвол судьбы всеми, в том числе и своими прихожанами, для которых они как духовные пастыри не существуют, а существуют как бородатые дяди с кадилами, которые осуществляют необходимые обрядовые услуги. В самом начале эпидемии я беседовала с одним священником, который служит в небольшой церкви на окраине спального района Твери. Прихожане его – это, в общем-то, одни и те же люди, и он рассказал, что, когда буквально за месяц до эпидемии он пытался составить список прихода, то есть просто записать фамилии, имена, отчества, адреса и телефоны своих постоянных прихожан, это вызвало большое возмущение. Прихожане сказали, что не намерены делиться своими персональными данными. Казалось бы, они ему регулярно исповедуются, а вот персональные данные – телефон свой – не готовы дать, и в нынешней ситуации ту небольшую денежку, которую они обычно тратят на требы и свечки в течение месяца, взять и перечислить на счет храма они не согласны, потому что это их персональные данные.

Нынешняя экономическая модель нашей церкви – это когда батюшка и швец, и жнец, и на дуде игрец и вприсядку с гармошкой должен пройтись перед спонсорами и у каждой иконы поставить по подсвечнику, чтобы свечей больше покупали. И вот эти несчастные батюшки, которые выживали, как могли, на своих окраинах, еще должны были кормить несколько человек хора, свечницу в свечной лавке, а еще архиерея и патриарха. Епархиальные налоги ведь не отменены, и патриархийных налогов тоже никто не отменял. Вот такая экономическая модель, к сожалению, привела к тому, что наши церкви до последнего отказывались закрываться и находили этому отказу идеологическое обоснование. С монастырями примерно то же самое. Мы сегодня уже затронули вопрос общества потребления. Так вот, современное общество потребления – это уже не экономика потребления товаров, это экономика потребления услуг и впечатлений: приехать в монастырь и умилиться, постоять на монастырской службе, купить пирожок или сувенир, заказать поминание на год. Если в средневековой экономике монастыри были центрами сельского хозяйства и поэтому в период эпидемии могли закрыть ворота и поддерживать местное население, высовывая за ворота мешок пшеницы, то нынешние монастыри что высовывают за ворота? Не будем лукавить, назовем вещи своими именами: нынешний монастырь – это развлечение, духовная экскурсия.

Глеб Чистяков, главный редактор сайта «Русская вера», модератор дискуссии:

– Тогда мы переходим к третьему и очень важному вопросу, к проблеме пренебрежительного отношения к здоровью прихожан и священнослужителей. Это то, о чем просил ректор Московской духовной академии владыка Питирим, который сам заболел: «Поберегите священников, поберегите ваших духовников, не идите в этот период в храм». Но нет, люди все равно идут и заражают и священников, и других верующих. В чем причина такого пренебрежения христианами здоровьем и благополучием других людей? В чем феномен, как вы думаете?

Алексей Шишкин:

– Этот связанный с эпидемией кризис открыл и вывел на поверхность какие-то глубинные вещи, которые незаметны в обычной жизни. Первая проблема, которая лежит на поверхности, – это та модель церковной экономики, которая основана на том, что человек пришел непосредственно в храм, принес наличность и положил на тарелку. Она вызвала то, что люди, которые профессионально связаны с этими пожертвованиями на храм (это и священники, и епископы, и магазины церковной литературы, потому что это тоже какая-то инфраструктура профессионально связанных людей), боялись остаться без этого источника существования. В результате начались вот эти богословские теории вроде «Лучше придем в храм, пусть потом умрем как мученики». На более глубоком уровне, в разных православных исповеданиях, которые сейчас существуют, в большей или меньшей степени существует одна и та же проблема – это отсутствие любви. «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13:35). В реальной церковной повседневной жизни без всяких эпидемий реальная любовь к человеку, своему церковному брату или сестре, оставляет желать лучшего.

Вячеслав Печняк:

– Потребитель свою покупку впечатлений, как об этом говорила Мария, воспринимает как подвиг: вот я пришел, два часа постоял, попотел в пуховике в храме, ничего не понял, но постоял. А тут меня лишают этой возможности, и я чувствую себя некомфортно, ведь я привык так потреблять. Это логика потребителя – он не думает о других, он думает о себе.

Человек считает, что, раз он совершает такие великие подвиги – раз в неделю два часа на службе постоять, значит, у него с Богом заключен договор и для него в случае чего будет совершено индивидуальное чудо. Мол, я же верю, что Ты есть, это моя часть договора, поэтому я Тебе буду ставить условия, когда Ты должен будешь мне и всем окружающим доказать, что Ты существуешь. Это очень глубокая антропологическая проблема, когда слово «искушение» понимается очень узко. А на самом деле искушать Бога – это проявлять неверие, самый главный грех человека. Человек ставит Богу условия, в которых Он должен доказывать Свое существование. Верой здесь уже и не пахнет.

Андрей Васенев:

– Когда эти люди пришли в церковь, когда они принимали Крещение, когда они жили годами и десятилетиями в церкви, их никто не учил, что христианство – это путь Христа, который пришел в этот мир послужить. Не чтобы ему послужили, но чтобы он послужил. То есть эта позиция потребления не где-то вовне сформирована, а, простите, внутри церкви. Ее транслировали служители церкви, и служители церкви учили этому обычных людей, начиная с их первых шагов, с Крещения, когда Крещение стали называть уже не таинством, а требой, то есть тем, что служитель совершает за деньги. И это поощрялось на всех уровнях. Стоит ли ожидать теперь от людей высокой нравственности и самопожертвования?

В Твери, вы наверняка знаете, есть такая одиозная группировка «Тверской прихожанин». И один из адептов этой группировки, сформированной по конкретному случаю в феврале этого года, был как раз из тех, кто утверждал, что вирус православным не страшен. И он попал в больницу с довольно тяжелой формой. И вот как только ему стало легче, как только он смог добраться до «Фейсбука», он написал, что действительно попал в больницу с COVID, но позиции своей не изменил и снова стал говорить, что не надо никого смущать и надо по-прежнему ходить в храм и так далее, что все у всех будет хорошо.

Мария Орлова:

– Я бы хотела добавить к словам Алексея о том, почему нет любви в современном православном христианском сообществе. Вы знаете, наверное, это какая-то неверно понятая аскетика, с одной стороны, потому что этот разрыв церковной традиции, когда несколько десятилетий люди жили вне церковной традиции, привел к тому, что в начале 1990-х и в последующие годы, когда люди стали воцерковляться, они стали реконструировать несуществовавшую старину. И в частности, этот образ старины (на самом деле не существовавшей), который был сформирован в их головах путем чтения каких-то популярных брошюрок и исторических романов, привел к формированию этой дурно понятой аскетики: плоть тлен, заботиться о ней грех, и чем быстрее мы умрем, тем быстрее конец света. Такой, знаете, некий платонизм. А между тем нерелигиозное общество, вообще-то, становится добрее и гуманистичнее. Вот такой печальный парадокс, и с этим что-то надо делать. Возможно, отчасти для того, чтобы пересмотреть такое отношение к своей вере, нам и послана эпидемия коронавируса.