Мартовские тезисы Екатерины Шульман: о стабильности, властной камарилье и выборах-2024
Известный политолог Екатерина Шульман посетила Тверь по приглашению редакции «Караван+Я». В рамках проекта «Интеллектуальные вечеринки» она прочитала лекцию «Типология политических режимов». Рассказывая, как функционируют современные режимы, в том числе российский, Екатерина Михайловна ни разу не употребила, например, имя Владимира Путина, и в целом все ее формулировки были максимально емкими и политкорректными. Ведь, как отмечает сама Шульман, цель политологии – «не обещать хорошее и не пугать, а исследовать реальность». Мы публикуем основные тезисы Екатерины Шульман на лекции в Твери.
ВЫБОРЫ – ЭТО ГВОЗДЬ, НА КОТОРОМ ВИСИТ ДЕМОКРАТИЯ
Сегодня традиционное противопоставление демократий и недемократий (диктатуры и авторитаризма) несколько размывается. Еще недавно мейнстримом в науке была теория «демократического транзита». Считалось, что после падения в начале 90-х тоталитарных режимов XX века на обломках разрушенных государств выстроится либеральная демократия и наступит обещанный Фрэнсисом Фукуямой «конец истории».
Все странности, которые демонстрировали в своем развитии страны бывшего СССР, Латинской Америки, Ближнего Востока и Северной Африки объяснялись «сложностями переходного периода». Мол, это как подростковые прыщи – сойдут на нет и будет демократия. Прошло 25 лет. Выяснилось, что большинство стран трансформируются, но демократиями не становятся. При этом они не являются и строго авторитарными моделями, а являются особенными, другими.
Изучение этого «особенного» – передний край политологии уже в течение последних 15 лет. Вообще, политологи изучают «трансформируемое» – все то, что подвергается изменениям. Для нашей науки, если наступил всеобщий коммунизм, – это тупик и грустно, а если происходит неведомая фигня – это, наоборот, научный прогресс, здорово и правильно. К счастью, наступление всеобщего коммунизма так же маловероятно, как и всеобщего либерализма или вообще тотального чего бы то ни было – мир разнообразен и унификации не подлежит.
Тип режима (демократический, авторитарный, тоталитарный) и уровень свободы не соотносятся напрямую. По статистике, на 2016 год в мире около 60% демократических режимов, из них свободными признано 45%, частично свободными – 30%.
Признаки демократизма режима могут быть формальными. Но базовый признак, гвоздь, на котором висит демократия, – это передача власти путем выборов. Со времен окончания Второй мировой войны все больше государств, ранее тоталитарных и автократических, приобретают признаки демократии – при этом чаще всего они их имитируют.
В таких странах выборы есть, но передача власти не происходит, есть легальные оппозиционные партии, но они мало кому оппонируют, есть ряд СМИ, но нет свободы слова. Все это «имитационные демократии», или «гибриды». И в таком режиме сегодня живет большая часть населения земли.
Зачем же имитировать демократию? Первое объяснение – так называемая «теория витрины»: чтобы произвести впечатление. Особенно это актуально для бедных стран, которым надо получить кредиты МВФ или войти в важную международную организацию, для чего требуется соблюсти правила приличия и хотя бы «изобразить» демократию. Кроме того, даже жители не самых развитых стран уже поняли связь между выборами и айфонами или колбасой в магазинах: в Первом мире у всех есть выборы и парламенты – мы тоже хотим себе такого.
Второе – теория кооптации, или вовлечения. Путем выборов власть делает частью себя тех, кто мог бы стать оппозицией. Люди, имеющие амбиции и пассионарность, получая депутатский мандат, входят в легальное политическое поле и становятся безопасны для власти. Разница в том, что при демократии эти люди могут менять власть, а при авторитаризме им выделяют условный кусок «чего-то», и в обмен они не ведут своих сторонников штурмовать Кремль.
Третье – это теория административной биржи. Состав селектората – политической элиты – несмотря ни на что, многочислен. И этим людям нужна площадка, где можно «перетереть» политические и экономические вопросы и поторговаться между собой. Лучшим местом для этого является парламент.
Все три теории сводятся к одному – институциализация (выстраивание политических институтов, таких как парламент и выборы) ведет к устойчивости политических режимов, в том числе недемократических. Это парадокс нового типа. Теплые ламповые диктатуры в современном мире недолговечны. А чем больше демократических институтов вы хотя бы сымитировали, тем дольше продержитесь. Имитационность новых демократий в целом благо: она делает режим менее кровожадным. И потом, в среднем, такие режимы имеют склонность демократизироваться. Этому способствует и общемировой рост уровня жизни (сытые люди уже способны думать о несъедобном), и глобализация, объединение информационного пространства и технических достижений (люди видят, как живут другие, и хотят такого же).
НОВЫЕ АВТОКРАТИИ ЖИВУТ В ПРОСТРАНСТВЕ ПРОПАГАНДЫ
Главный фактор демократизации – вовлеченность страны в мировой политический и экономический оборот. Чем она больше, тем больше шансов демократизации. Чем больше изолированность, тем вернее государство скатится в диктатуру или развалится.
Второй фактор – наличие и сила демократических институтов, пусть формальных и даже фейковых. Вообще, в социальном организме нет ничего полностью фейкового: все, чем занимаются люди, приобретает человеческое содержание. Поэтому наш парламент, хотя партии в его составе и не являются демократическими, – это все же колышки на пути к демократии.
Третий фактор – кто наиболее значимый экономический и торговый партнер государства. Если это демократическая страна, она будет перетягивать вас на свою сторону. Евросоюз стал таким фактором для Польши и Прибалтики. Если главный партнер – автократия, как Китай для Африки, она будет тянуть на себя.
Впрочем, для России этот фактор не так важен. Хотя наш основной партнер – Евросоюз, но Россия настолько большая страна, что она сама для себя является «черным рыцарем». Демократизирующий фактор называют «белым рыцарем», а автократический – черным. Так вот, Россия – черный рыцарь не только для своего окружения, евразийского пространства, но и для самой себя. Она в силу своей протяженности образовала собственное поле. Поэтому ждать, что нас затащат за уши в светлое демократическое будущее, не приходится.
Барбара Геддес, классик политологии, различает партийные, персоналистские, военные и монархические автократии. На графике, представляющем ситуацию от 1945 до 2010 года, видно, что в середине ХХ века, например, был триумф партийных автократий.
А вот с 2010 года происходят любопытные процессы, их еще называют «глобальным отступлением от демократии». Некоторые исследователи говорят даже о формировании «авторитарного интернационала». Действительно, за последние годы десятки стран постсоветского пространства, Африки, Ближнего Востока приняли написанные как под копирку законы, имеющие целью, как заявлялось, «защиту суверенитета» – сюда вошло ограничение свободы НКО, контроль над интернетом и медиасферой. Есть хорошая фраза, жаль, не моя: «Диктатура ХХ века состояла на 80% из насилия и на 20% из пропаганды. Новый авторитаризм на 20% состоит из насилия и на 80% – из пропаганды». Современные автократии существуют во многом в пространстве пропаганды, это их важная черта.
ФАЛЬСИФИКАЦИИ БЫВАЮТ НЕ ТОЛЬКО РАДИ ПОБЕДЫ
Большинство западных политологов относят Россию к персоналисткой автократии. Свойство этой модели – узость властной группы, так называемой «клики» или «камарильи». Это ближайшее окружение вождя, среди которого он распределяет ресурсы, где поддерживает равновесие и регулярно проводит «чистки», в том числе репрессивными методами.
Расширяется этот круг, как ни странно это звучит, только в случае угрозы со стороны оппозиции. Так, например, случилось в Турции после неудачной попытки госпереворота или в России по итогам протестов 2011–2012 годов. Мы это воспринимаем как закручивание гаек, но для властной машины это расширение участия: групп лиц, допущенных к принятию решений, стало больше. Это не всегда приводит к каким-то приятным для граждан результатам.
Так, в последние годы большое влияние приобрели группы, представляющие сельское хозяйство (агрохолдинги) и ритейл (сетевые магазины). Именно эти группы, заинтересованные в минимализации конкуренции, и стоят за продуктовыми антисанкциями. Поскольку группы эти крайне влиятельны, отмены в ближайшее время не предвидится. Другой пример групп влияния, чьи интересы отражаются в политических решениях, – застройщики и девелоперы, комплекс ЖКХ, ВПК и армия.
Чем плохи персоналистские автократии? Они имеют меньше шансов перейти в демократию и больше – в диктатуру. Средний срок их жизни, по страновой статистике, – 15 лет. В России этот срок истек в 2014 году, после чего мы вошли, так сказать, в пору экономической и политической турбулентности.
Но лично мне кажется, что Россия сейчас не является персоналистской автократией (хотя в этом, надо сказать, я расхожусь с научным консенсусом в своей области). Во-первых, круг лиц, среди которых распределяется ресурс, не так узок. Политическая ответственность в России рассредоточена: мало за что лидер берет персональную ответственность. Те же антисанкции как вводились? Сначала вышел указ президента, что с рядом стран торговый оборот приостановлен. Затем вышло постановление правительства, где все объяснялось более подробно, и периодически этот документ дорабатывается по сей день. Даже все репрессивные меры, о которых упоминалось, проводились через изменения в федеральном законодательстве – то есть ответственность за них распределена на парламент. Это автократия, опирающаяся на институты и расширенную бюрократию.
Во-вторых, нет регулярных «чисток» и смены окружения, оно достаточно стабильно, и те, кто лишается выгодных позиций, чаще всего получают компенсацию. Мы видим лишь точечные репрессии, которые чаще являются ритуальным жертвоприношением телевизору в рамках демонстративной (и хаотичной) антикоррупционной кампании.
Все недемократии активно имитируют процесс выборов. Есть два типа выборных фальсификаций: классические и чрезмерные.
Классические – это нарушение ради победы. Предполагается, что между вами и вашим ближайшим преследователем есть некий зазор и вы нагоняете несколько процентов, чтобы выиграть. Такие фальсификации были в России на президентский выборах 1996 года и, по моим подозрениям, на выборах мэра Москвы в 2013 году, когда Собянин и Навальный (Алексей Навальный, признан иноагентом, включен в список террористов и экстремистов, его Фонд борьбы с коррупцией (ФБК, признан иноагентом),
могли выйти во второй тур.
Чрезмерные, или «избыточные», фальсификации ведутся в пользу кандидата, который и так выигрывает. Зачем? Чтобы увеличить отрыв от ближайшего преследователя и сделать преимущество подавляющим. Так было, например, на президентский выборах в РФ в 2004 году: и так было ясно, кто победит, но стояла задача показать выдающийся результат. Одно дело, когда реальный расклад – 56% на 35%, а другое – когда 80% и 5%.
В этих случаях фальсификации даже не скрываются. Их цель – подавление воли к сопротивлению как у соперников, так и у их потенциальных спонсоров и электората. Если людям показать, что выборы поддельные, в следующий раз они не придут. А это как раз те люди, которые поддержали бы оппозицию.
Политолог Робинсон приводит пример России и Зимбабве. По его данным, в России идет переход от классических фальсификаций к чрезмерным, а в Зимбабве бессменный лидер Мугабе последние победы одержал с результатом 50% с небольшим – это уже классическая фальсификация.
Не надо возмущаться, когда сравнивают Россию и Зимбабве. Дело здесь не в размере. И когда вам скажут, что такая большая страна, как Россия, с такой огромной сухопутной границей, не сможет стать демократией из-за сложностей в управлении – вспомните про Канаду. И климат там, кстати, еще хуже нашего.
Честные выборы – это лучший способ посмотреть, что людям надо. Если вы не знаете, что у общества на уме, вы ходите с кастрюлей на голове и сквозь туманный звон пытаетесь угадать, что происходит в вашей стране. Это подводит нас к проблеме 2018 года, к так называемой задаче «70 на 70»: основной кандидат должен победить при явке в 70% и с результатом в 70%. Это очень амбициозные планы, учитывая сверхнизкую явку на выборах в парламент в 2016 году. Сейчас во власти думают, как заставить жителей голосовать. Но мне кажется, ничего не придумают – проведут выборы по так называемому «инерционному сценарию».
В завершение скажу, чем демократия лучше. Все авторитарные модели молятся на стабильность. Во имя нее они ограничивают свободу, закрывают прессу, репрессируют общественные организации, продлевают сроки своим лидерам. На самом деле стабильность обеспечивает демократия. При ней ротация власти – Кощеева игла всех автократий – происходит мягко и без мордобоя. Демократический механизм абсорбирует разные группы интересов и разные общественные потребности, обезвреживает их разрушительный потенциал, вводит в легальное политическое пространство. Ну, и уровень жизни там в среднем выше, чем при автократиях.
Россия в этом плане очень выразительный пример. Наше моление на безопасность и охрану (два главных силовых ведомства в РФ – ФСБ и ФСО) ставит нас вровень со странами, гораздо более бедными и менее развитыми. Хотя нам пора подниматься по ценностной шкале вверх и больше уделять внимание ценностям развития и прогресса, а не выживания и безопасности. Это парадокс: чем активней стремишься к безопасности, тем ты менее защищен. Чем сильнее жаждешь стабильности, тем больше ты уязвим перед естественным ходом времени.
РЕАЛЬНАЯ ОПАСНОСТЬ – ЭТО НЕ ВОЙНА, А ДЕГРАДАЦИЯ
После лекции Екатерина Шульман ответила на вопросы зрителей. Мы приводим самые интересные из них:
– 25 лет Россия живет в так называемой колее между демократией и автократией. Есть ли шанс выйти из нее в ближайшие 25 лет?
– Сегодня к проблеме «верхи не могут, а низы не хотят» добавилась еще одна: невозможность авторитарной модернизации. Мы все ждем, что придет Петр I c топором – пусть диктатор, но он проведет модернизацию. Сейчас это невозможно. Скачок, который сегодня пытается совершить человечество, – так называемая четвертая промышленная революция – требует совсем иного подхода: свободы, а не порядка, горизонтальных, а не вертикальных связей, самоорганизации и творчества, а не массовости и иерархий.
Единственное, что сегодня может сделать автократия – немного расширить клиентский интерфейс вроде открытия МФЦ по принципу «одного окна». Они тоже паразитируют на новых информационных технологиях, но продают их неадекватно дорого – возьмем хоть платные парковки. При этом автократии (относительно демократии) держат своих граждан, в общем, в бедности. Мы это явление еще будем наблюдать: новая нефть – это граждане, штрафы – наша новая религия.
Сейчас это довольно серьезный источник бюджетных доходов. Новый Кодекс об административных правонарушениях, который перед выборами побоялась принимать Дума прежнего созыва и должна будет принять новая, весь основан на кратном увеличении штрафов примерно за все. Наша развитая репрессивная машина будет следить, когда граждане нарушат очередной идиотский закон, и брать с них за это штрафы.
Что в этом может быть хорошего? За этим может последовать рост гражданского самосознания: именно из сознания налогоплательщика вырастает сознание гражданина. И постоянное «стрижение» должно в людях эту мысль прорубить, они станут более политически активными.
В целом устойчивость нашего режима довольно высока. Свойственный нам процедурный (или бюрократический) тип легитимации обеспечивает это. Раздача ресурсов конкурирующим группам поддерживаем этот эквилибриум, снижает мотивацию для переворота. Наша реальная опасность – это не революция и война, а отставание и деградация. Для России это более реальная перспектива. Нас всегда пугают не тем, что страшно на самом деле (а настоящее зло уже у вас под кроватью!).
ОБЩЕСТВО ГРАМОТНЕЕ, ЧЕМ ВЛАСТЬ
– Сегодня руководство РПЦ становится политическим актором. Станем ли мы свидетелями того, как руководство церкви «одернут»?
– Здесь интересен дисбаланс – между влиятельностью церкви внутри властной элиты и ее влиянием на общество. Люди внутри власти с гораздо большей вероятностью будут практикующими православными, чем граждане. В результате они думают, что кругом все такие. Хотя на деле российское общество светское и секулярное, с элементами бытового шаманизма: даже на Пасху большинство людей пойдут на кладбище, а не в церковь.
Поэтому у нас запреты церкви людей только раздражают. Мало кто будет отказываться, например, от добрачного секса или разводов, если священник так сказал. Но во власти это плохо понимают. Кроме того, там вынуждены считаться с Церковью, которая является влиятельной группой – например, крупным собственником.
На самом деле это довольно опасная штука. Людей раздражает агрессивная политика Церкви относительно земли и собственности, а также ее стремление участвовать в образовании. Сегодня большинство россиян воспринимают свою родительскую функцию очень серьезно, возможно, потому что цена и роль ребенка сильно возросла за последние годы. И когда церковь приходит в школу, людей это раздражает.
Один из базовых разрывов между властью и обществом в том, что за последние 15 лет под влиянием одинаковых факторов одни деградировали, а другие прогрессировали.
Хотя в информационном пространстве власть любит представлять себя форпостом цивилизации, который сдерживает дремучее население, иначе оно разведет кровавый погром. Все ток-шоу и соцопросы типа «146% россиян поддерживают смертную казнь через четвертование» представляют цель закрыть страшную реальность: граждане сегодня гораздо более просвещены и развиты, чем административный аппарат.
Но это противоречие неустранимо, оно вырывается наружу, например, в виде протестов 2011-2012 годов, которые показали, что общество живет по другим стандартам, оно более прогрессивно и грамотно, чем власть. Административный аппарат будет к этому приспосабливаться, но до конца цепляться за свои позиции и тормозить путь прогресса.
НАВАЛЬНЫЙ ОПАСЕН ТЕМ, ЧТО ОН ГОВОРИТ ОТ ИМЕНИ ЗАВТРА
– Допустят ли, по-вашему, Навального до участия в выборах?
– Проблема допуска Навального – это проблема сценария выборов 2018 года, которая сводится к роковой проблеме явки. Одним из вариантов «размочить явку» было организовать реальную конкуренцию, допустить к выборам свежих кандидатов. Но выборы-2018 будут последними для «основного кандидата» (если мы остаемся в рамках нашей конституционной системы), и уже сейчас вся властная машина начинает думать, кто будет следующим, в 2024-м.
Получается, что фактически выборы пройдут как некие извращенные праймериз. Второе место, и даже просто участие, – это уже заявка на 2024 год. Именно поэтому вряд ли они допустят «новых и свежих» кандидатов. Максимум – выдвинут какого-то ранее не участвовавшего кандидата из своего бюрократического круга.
А Навальный – как кандидат от имени «завтра» – для системы особенно опасен. Все остальные выступают от имени «вчера». Основной кандидат говорит от имени обобщенной стабильности, КПРФ – от имени советского прошлого, ЛДПР – от жизни «добезцаря» в смеси с некоторыми советскими мечтаниями.
А все, кто выступает от имени будущего, способны разбалансировать хрупкую конструкцию, стоящую на плечах людей, которые и так уже 25 лет несут ее с большим трудом.
Записала Любовь КУКУШКИНА
0
