Как встретили 9 мая 1945 года дети и взрослые в тверской деревне
«Караван» публикует воспоминания тверского краеведа Бориса Ершова о 9 мая 1945 года. «Правильно поется в песне, что День Победы – это праздник со слезами на глазах. А в первые дни и праздника не было», – рассказывает Борис Александрович. Тогда он был совсем мальчишкой, и именно благодаря детской непосредственности великое событие запечатлелось с документальной точностью. У нас есть шанс увидеть, как это было на самом деле.
Это было в деревне Лукино Матвеевского сельсовета Спировского района Калининской области. Утро, среда 9 мая 1945 года, рабочий день. Тишина. Наш дед пошел в кузницу – он деревенский кузнец, мать пошла на гумно лен трепать вместе с другими бабами, тетя Нюра тоже куда-то ушла, остались мы вдвоем – я да сестра Женька. В других домах тоже часть жителей была на колхозных работах, часть занималась своими домашними делами, большинство женщины. Современному читателю поясню: слово «бабы» в те времена не носило уничижительного оттенка, оно издавна употреблялось в народе как самое что ни наесть нормальное. А слово «женщина» появилось позднее.
Пользуясь отсутствием взрослых, я позвал своих дружков слазить на наш чердак за «дротиками». Их я заранее разведал, а как они там появились в длинном ящике – не знаю, может быть, предполагалось использовать при самогоноварении. Изготовляли их на стекольном заводике поселка Красное Знамя, в 2-3 км от Лукина, там выдували медицинскую посуду – флаконы, бутылочки, колбочки и эти самые «дротики» – они, видимо, предназначались для пробирок.
Нам, мальчишкам, они служили вот для чего. Берешь горошину или ягодину рябины, вставляешь ее в «дротик», прицеливаешься, натужившись, фукаешь в трубку и попадаешь, например, девчонке в затылок. Та, естественно, кричит не от боли, а так, со зла, грозится пожаловаться и своей матери, и нашим родителям. Ну а мы, дурачки-мазурики, рады позлить вреднющих девчонок. Особенные меткачи с расстояния метров 20, хорошо прицелившись, попадали в сидящую на заборе ворону, та, возмущенно каркнув, улетает, обзывая нас нехорошими словами на вороньем языке. А мы и рады. Такое вот развлечение.
Итак, трое друзей – Борька Ершов, Минька Цветков и Ленька Марков занялись перебором этих «дротиков» на чердаке. Надо было это делать побыстрее, пока взрослых в доме нет. Вдруг снаружи послышался чей-то слабый крик. Мы продолжили возиться со стеклом, не обратив особого внимания на крик. Но он повторился уже громче, тихим утром в тихой деревне это что-то да значило. Мы подошли к чердачному окошку, открыли его (оно было на петлях) и заглянули наружу. И увидели: со стороны Матвеева на лошади приближается какой-то мужик и орет. Что орет – не разобрать. Двигается не особенно быстро, даже мы увидели, как он понукает лошадь ногами в бок, а она, видать, старая, к быстроте не способная. Хороших-то лошадей в армию забирали и для государства тоже.
Приблизившись к крайнему дому Цветковых, он снова закричал, и мы разобрали слово «бабы» и что-то еще неразборчивое. Приблизившись еще, снова заорал, и тут мы разобрали, что кричал: «Бабы! Она кончилась!» Нам, дурачкам, не совсем было понятно, кто это «она». Наконец, мужик поравнялся с нашим домом и мы разобрали: «Бабы! Война кончилась!» Мы, три дурачка, посмотрели друг на друга, и каждый подумал: ну и что такого, что война кончилась?
А в это время из домов стали выходить бабы, которые находились там. И стали двигаться на другой конец деревни к правлению колхоза – туда поскакал мужик на лошади, продолжая кричать: «Ба-а-а-бы! Война к-о-о-о-нчилась!» Мы, не сговариваясь, закрыли окно, кубарем скатились по чердачной лестнице в коридор, выбежали на улицу и видим – бабы-то плачут, идут по двое-трое, не разговаривая. И опять у нас недоумение: ну война кончилась, зачем плакать-то? Дурачки несмышленые, мы еще и в школу не пошли, значимости события не поняли.
Возле правления колхоза, обыкновенного деревенского дома, уже собрались люди, больше женщин, чем мужиков, на табуретке председатель Тимашев (имя забылось) что-то уже говорил, а небольшая толпа молча его слушала. Бабы перестали причитать, стояли все молча, подперев локоть другой рукой, поддерживающей подбородок. Стали приходить люди с работ, толпа увеличивалась, но продолжала молчать. На табуретку взобрался местный по прозвищу Сосуля и тоже стал что-то говорить. На его старом кителе висела сиротливая медалька, с которой он пришел раненый с фронта. Люди продолжали молчать. И мы, пацанята, перестали шуметь, начиная понимать происходящее – у многих отцы либо погибли, либо еще не вернулись из армии.
После двух «ораторов» люди немного тихо постояли, начали переговариваться, затем стали расходиться кто домой, кто на работу. Председатель забрал табуретку, на крыльце оглянулся на всех и молча вошел в избу. Рабочий день все-таки…
Повзрослев, мы потом поняли, что такие события происходили почти во всех наших деревнях. Без митингов и демонстраций.
Праздника в среду 9 мая 1945 года не было. Было молчание. И были бабьи слезы.
Борис ЕРШОВ
0
