Главной горячей точкой на карте России в эти дни оказался сквер в Екатеринбурге, где власть, бизнес и РПЦ хотят построить храм святой Екатерины, а активная часть горожан этому ожесточенно сопротивляется. В Твери сопротивляться поздно – Спасо-Преображенский собор уже почти построен, хотя горожане также недовольны. Как же мы дошли до того, что строительство храмов в России стало вызывать такое отторжение у людей?
Дорога к храму
«Зачем дорога, если она не ведет к храму?» – этот риторический вопрос из фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние» стал лейтмотивом перестройки. В тот момент храм был символом всего того, что составляло альтернативу лжи и лицемерию позднего СССР.
Наше поколение, те, кому сейчас сорок и больше, приходили в разоренные церкви, где на стенах висели бумажные иконы или почерневшие образа из бабушкиных деревенских домов. Это был аскетизм, сравнимый с раннехристианским. Вообще, вся атмосфера была сравнима с раннехристианской – еще живы были люди, помнящие новомучеников и исповедников российских, пострадавших за веру в годы советской власти.
Люди приходили в храмы, и многие оставались навсегда – рукополагались в священники, принимали монашеский сан. Как выяснилось потом, в связи с разрушением преемственности не все отчетливо понимали, чего ищут. Многие, конечно, искали и нашли Христа. Однако воцерковление проходило столь стремительно, что новокрещеные приходили не столько ради веры и убеждений, сколько ради костыля идеологии, которая заняла бы место привычной советской. Или стремились, чтобы кто-то за них решал, как и с кем им жить, что есть и во что одеваться.
.jpg)
Пропасть между людьми
Прошло три десятилетия, и уже сейчас видно, что Церковь не справилась с тем колоссальным моральным капиталом, который был ей заработан в эпоху ужасающих гонений советского времени. Поколение постсоветских неофитов уже, мягко говоря, повзрослело. А молодежь, их дети, те, кому сейчас от 18 и до 30, испытывают острую идиосинкразию ко всему церковному. И не интересуются православием даже чисто с культурных и эстетических позиций.
Ситуация в Екатеринбурге показала эту пропасть между Церковью и активными горожанами. Протестующие столь же мало знают о Церкви, сколь и Церковь знает о них. Горожане, которые заходят в церкви, только если у них случится что-то плохое, ассоциируют все церковное со смертью, запретами, скорбью, пишут в соцсетях, что, дескать, у нас в городе и так храмов полно и все стоят пустые. Верующие же искренне недоумевают, как можно протестовать против того, чтобы город украсило на века красивое здание, которое несло бы при этом серьезную социокультурную нагрузку. А также напоминают, что в воскресные и праздничные дни действующие церкви не справляются с потоком прихожан.
Храм в честь святой покровительницы города святой Екатерины пытаются построить уже в третьем месте, и каждый раз попытки строительства вызывают решительный отпор. Даже возникают версии, что сама святая Екатерина, которая когда-то в Александрии была, что называется, активной горожанкой, противится строительству, поскольку недовольна ситуацией в Екатеринбургской епархии.
Между тем город, мягко говоря, некрасив, он так и остается бывшим Свердловском, и современное строительство в нем безобразно. Мы в Твери избежали застройки центра ужасными башнями на тридцать этажей, а там они строятся, как говорится, в полный рост. Кстати, один из аргументов противников храма – что через дорогу согласовано строительство как раз такого башенного комплекса жилищно-делового назначения. Хотя при внимательном рассмотрении градостроительного плана видно, что общего с храмом у этого комплекса только парковка, на которой для храма отведено порядка двадцати пяти мест.
.JPG)
Не камни, но души
Когда началось это противостояние скверов и церквей? Когда оказалось, что для людей лучше дорога, заведомо к храму не ведущая?
В 1990-е казалось, что стоит возродить внешнее благолепие и за ним подтянется внутреннее. В интервью нашей газете известный богослов и публицист отец Андрей Кураев лет пять назад рассказывал, что, когда патриарх Алексий заявил, что время строительства грандиозных храмов закончилось, он обрадовался – решил, что теперь РПЦ займется душами людей. Но оказалось, что патриарх имел в виду, что надо начинать постройку храмов в шаговой доступности.
По времени это совпало с историей Pussy Riot, моментом, когда Церковь, вместо того чтобы прощать и увещевать, прибегла к репрессивной силе государства. Затем была дурацкая история с парнем, ловившим покемонов в храме, принятие закона о защите чувств верующих… И вот как апогей – история в Екатеринбурге.
Где, в какой священной книге сказано: если тебя ударили по правой щеке, вызывай ОМОН и федерацию уральских единоборств?
Случился, что называется в шахматах, цугцванг – когда каждый новый ход ухудшает положение. Сейчас в ситуацию со строительством храма святой Екатерины в Екатеринбурге вмешался президент, в городе будет проходить то ли социологический опрос, то ли референдум: что нужнее горожанам – сквер или церковь.
В Твери стояли пикеты за открытие храма св. Екатерины
Но вернемся в Тверь, к нашим храмам. В те самые незапамятные 1990-е открытие каждой старой новой церкви в городе было общественной инициативой. Епископ Тверской и Кашинский Виктор противился открытию церквей изо всех сил.
Напомним: к концу 1980-х единственным храмом Твери был кафедральный собор Белая Троица. Именно туда стекались все «православные» деньги расцерковленного города – крещения, венчания, отпевания совершались только там. Чтобы открыть второй приходской храм (кстати, храм святой Екатерины – ныне монастырский – находится в Затверечье, там, где сейчас живет новый митрополит Савва), общественность проводила пикеты у областной администрации.
Тогдашний председатель Совета по делам религий СССР Константин Харчев вспоминает: «Решение власти открывать храмы встретило сопротивление у священноначалия. Верующих остается столько же, денег поступает столько же, а храмов становится больше. Начали размываться фонды, доходы епископов стали падать. Я не помню ни одной просьбы от иерархов открывать храмы. Они ведь были все плоть от плоти советской власти».
Добивались открытия церквей те же самые активные горожане, дети которых сейчас бунтуют против появления новых религиозных объектов. А владыка Виктор превращал эти храмы, которые могли стать центрами христианских общин, местом притяжения, в том числе молодежи, в архиерейские подворья, где живая жизнь была противопоказана…
Тверской Спас как политическая альтернатива
Восстановление Спасо-Преображенского собора на его исконном месте, у путевого дворца, тоже было общественной инициативой, которой владыка Виктор противился, как мог, поскольку особых доходов этот храм не сулил – народу-то вокруг нет, ни прихожан, ни захожан. И лишь Валерий Гусев, ради тверского Спаса бросивший свой бизнес в Санкт-Петербурге, продолжал собирать деньги на строительство знакового для Твери собора.
Тверской интеллигенции тогда казалось, что восстановление тверского Спаса, места последнего упокоения святого благоверного князя Михаила Тверского, шаг не только религиозный, но и политический. Тверь, боровшаяся с Москвой за великое княжение, олицетворяла другой путь развития России. Как писал в своем романе «Великий стол» Дмитрий Балашов, тверской путь мог бы стать путем не московско-ордынской азиатчины и царизма, а европейской городской цивилизации. Возможно, Русь была бы не такая огромная, но гораздо более густонаселенная, с многочисленными городами, средневековыми университетами… История не терпит сослагательного наклонения, но тогда, в 1990-е, тверской Спас был олицетворением того, что могло бы осуществиться.
И если бы храм восстановили в то время в размерах, соответствующих временам Михаила Тверского, весь город воспринял бы это с восторгом, а сегодня его бы показывали туристам, и мало кто помнил бы, что это не подлинная церковь, а ремейк. Казанский собор на Красной площади мы сейчас воспринимаем как древний. А ведь это тоже реплика 1990-х.
Церковь делают громоотводом?
Но как писал Достоевский, «ад – это когда слишком поздно». И свердловский храм святой Екатерины, и тверской Спас должны были бы появиться лет на 20 раньше. Сейчас упущено очень много. Прежде всего, упущено поколение, молодая интеллигенция относится к православию так, как ее предшественники относились к советской власти.
Я не исключаю, что это работа каких-то изощренных политтехнологов: Церковь стала своего рода громоотводом, огребает за грехи светской власти, при этом мало что от нее получая. Попов ставят в один ряд с чиновниками, хотя большинство даже простых городских священников, не говоря о сельских, – это беднейшие и незащищенные люди, полностью на самоокупаемости – сколько потопаешь, столько и полопаешь. Бюджетным финансированием там даже не пахнет. Государственные коврижки доходят только до церковной верхушки. Но для молодых активных горожан все равно все попы – на мерседесах.
Мой друг покойный тверской протоиерей о. Алексей Расев предвидел это. Он говорил мне лет десять назад: «Вот увидишь, будут новые гонения, зря они (церковные власти. – Прим. авт.) так с государством сближаются. Получим за это по морде мы, простые попы».
Да и архитектурное решение строящегося Спасо-Преображенского собора чем ближе к завершению, тем сомнительнее. Ну не должен он такой зловещей громадой нависать над путевым дворцом (при всем моем лояльном отношении к его восстановлению, берущему начало в тех романтических 1990-х)!
И все же в конце дороги – церковь Александра Невского
Конечно, большинству людей все равно. Но есть такой принцип Парето: 20% определяют вектор движения остальных 80%. Когда-то эти 20% были за храмы, теперь они против. И этим создают общественное мнение.
Вот восстановили у тверского железнодорожного вокзала храм Александра Невского. Восстановили на деньги РЖД, области это не стоило ни копейки. И что же, все ругаются! Мол, загородили новоделом наш чудесный серый железобетонный вокзал, памятник архитектуры 1980-х, эпохи, так сказать, вырождения. Лишь изредка кто-нибудь глянет и удивится: а ведь здорово, когда дорога ведет к храму!
В этом отношении я все же соглашусь с митрополитом Тверским и Кашинским Саввой, который в нашем с ним интервью говорил: «Я действительно не могу понять, почему люди противятся строительству храмов, зато искренне рады строительству каких-то сомнительных торговых организаций или увеселительных заведений. Ведь, кроме купли-продажи, разложения нравственности или пустой траты времени, эти здания ничего не приносят. А как раз храм Божий – это место, где люди имеют возможность приблизиться к Богу, Его вечной любви. Храм всякий раз побуждает человека к тому, чтобы задать себе вопрос: «Правильно ли я живу?»»
Мария Орлова
0
