.jpg)
Последний крестьянин
Тяга к земле, пусть и на уровне дачных увлечений, живет в душе и самых избалованных благами цивилизации горожан. Вспоминается очень давняя встреча с известным оперным режиссером Дмитрием Арсеньевым, бежавшим от этих самых благ в глухой угол Пеновского района, где он завел крестьянское хозяйство, которым и кормился до конца своих дней. Из того же ряда другой бывший режиссер, но киношный, Виктор Крючков, ставший сельским священником в почти безлюдном селе в Максатихинском районе, где он построил даже не один деревянный храм и кормился там все тем же крестьянским трудом.
Но ответить на естественно возникающий отсюда вопрос, почему же все-таки обезлюдели наши села, не так-то просто. Слишком много к тому причин.
Тем более интересно увидеть вживую настоящего потомственного крестьянина, усидевшего на земле вопреки ветрам и искушениям эпохи айфонов и Макдоналдсов.
К нему и повез нас Леша Крючков, перед этим предупредив, что к Михаилу Павловичу Васильеву надо приезжать непременно к обеду и голодными, потому как нет для него большей обиды, чем отпустить гостей ненакормленными. До этого Леша показывал нам написанный Михаилом Павловичем отзыв на книгу-альбом с репродукциями картин, из которого стало понятно, что художественный вкус и понимание прекрасного не в картинных галереях только рождаются.
Прекрасен был и обед, начавшийся с превосходной ботвиньи, вкус которой большинству наших сограждан вовсе неизвестен, а более всего сам хозяин, красоту которого еще раньше нас подметил коллега Павел Иванов, также побывавший у него в гостях.
Говорили мы с ним так, словно знакомы много лет. Да и не так уж это удивительно: хозяин дома всего на год меня старше, а я в молодости своей немало перевидал тверских мужиков и баб, мотаясь по селам, где довелось вести изыскания под разного рода строительство. Куда-то делся весь этот народ, а построенные по моим изысканиям фермы, клубы и дома давно порушены и заросли борщевиком.
Как же уцелел этот могиканин? Что отличает его от других мужиков, частью спившихся, частью сбежавших на более легкие городские хлеба?
Ответ складывался из мелочей. Разговаривая, оглядывал я обстановку деревенского дома, зная по опыту, как отражается в ней душа хозяина. Изысканной ее не назовешь, но безвкусного и аляповатого и следа нет. И украшена она с едва приметным изяществом. Фотографии близких вывешены любовно, выдавая отношение к ним хозяина. Вот покойная жена Катя – и по снимку, и по тому, как говорит о ней Михаил Павлович, видно, что жили они в любви и согласии. Вот дети и внуки – умные, веселые лица. Книги. Иконы.
Во дворе, на участке – тот же порядок, удобство, и во всем – толика красоты. Чистенькие куры, красавец-петух, сенной сарай, наполненный удивительным ароматом здешних трав. Прудик, а в нем белоснежные водяные лилии. Марина всплескивает руками, и хозяин ложится на мосток, чтобы достать для нее из воды это чудо.
И вот чем ответила она на этот подарок:
Жить на земле, закатанной в асфальт, –
Какое, право, гибельное дело.
Как вредоносна городская фальшь,
Упрятанная в каменное тело.
Пусть тяжек труд на северных полях,
Но он растит, а не ломает душу.
И слаще звуков нет, земля моя,
Чем поутру твое дыханье слушать.
Жить на свободной, на живой земле
И видеть у родимого порога
И белые кувшинки на столе,
И к Богу проторенную дорогу.
Так нам стало понятно, что держит здесь этого человека, одаренного обычным чувством красоты.
«Академичка»
Невозможно проникнуть в тайну тверского обаяния, не побывав на «Академической даче». Почти полтора столетия едут туда со всей России художники, а многие и оседают по соседству – как отец и сын Кугачи, или недавний глава Союза художников России Валентин Сидоров, или невероятно талантливый Григорий Чайников, с которым беседовал я здесь лет десять назад – увы, совсем незадолго до его обидно ранней кончины.
Это все та же Мста, но в ее верхнем течении, где она, вытекая из Вышневолоцкого водохранилища, настолько полноводна, что лет сорок назад ходил по ней от самого города уютный речной трамвайчик. Однажды с его палубы я в первый и последний раз увидел стоящую в воде живую цаплю…
Здесь же, в верховьях, Мста заполняет широкую долину, образуя озеро Мстино. Обыкновенное вроде бы озеро, каких сотни в нашем крае. Но отчего-то стоишь на его берегу, и распирает душу такой восторг, какого и в самых прекрасных заморских краях не доводилось испытывать. И небо здесь какое-то особенно емкое, и травами медоносными пахнет, и вода шелестит по-особому. А церковь Преображенская над широким левым берегом стоит так, что в другом месте ее и представить невозможно.
А там, где заканчивается озеро и вновь продолжается Мста, как раз и начинается «Академичка». Описывать ее не возьмусь: слишком много слов надо, чтобы изобразить невеликое это место. Одно скажу: здесь есть, кажется, все, чего просит душа русского человека, – и уют, и простор, и темный лес, и светлые поляны. А про соседство тихой лесной реки и озерной шири уже было сказано.
И вот еще что необычно: люди здесь не мимо тебя смотрят, а с пониманием, потому что испытывают примерно то же, что и ты. Я не про художников только, а и про тех, кто обслуживает дачу.
– Нельзя ли тут у вас пообедать? – спрашиваем.
– А вы кто будете?
– Журналисты, проездом.
Тут же все и устроилось. И даже экскурсию для нас двоих по небольшому, но очень интересному музейчику провели, взяв с нас всего 100 рублей. Да за обед по 300.
А художники народ и вовсе свойский. В том смысле, что всякий, сюда приехавший, считается своим. Нас даже на праздник с народными песнями пригласили, но нам уже в Волочек пора было возвращаться.
И у Марины приезд сюда отозвался весело:
Кто – впервые, кто-то – по привычке
Едет, едет на «Академичку».
Красота! Тут сразу входишь в раж –
Вынимаешь кисть и карандаш.
Тут не знаешь ни границ, ни мер –
Как он восхитителен, пленэр!
И наш вождь Илья Ефимыч Репин
Словно нам вещает по-над речкой:
«Вы не зря приехали на «Дачу»,
Здесь вас ждет великая удача!
Вот оно само – без эпатажа –
Обаянье русского пейзажа!»
На кого похож Волочек
Не удивляйся, читатель. Город для всякого бывалого путешественника – лицо одушевленное. А Вышний Волочек для меня еще и родное лицо. За полтора года работы в Вышневолоцкой изыскательской экспедиции я сжился с ним и в последующие годы навещал как близкого родственника. И вот пришло время познакомить с ним жену.
«Как ты знаешь, Марина, – сказал я ей, – Волочек часто сравнивают с Венецией, потому что здесь много каналов и по нему можно передвигаться на лодке. Но по-моему, он больше похож на Нью-Йорк, который справедливо называют городом контрастов». После чего я показал своей впечатлительной подруге город моей молодости.
Если честно, нью-йоркские контрасты в свое время взволновали меня мало. Конечно, светящееся чудо ночного Бродвея, по которому некогда довелось пройтись вместе с все тем же Лешей Крючковым, выглядело особенно шикарно в сравнении с ободранным и разрисованным граффити Гарлемом, местами напоминавшим нынешнюю Тверь. А почти родной Брайтон-Бич, на котором даже негры говорят по-русски с легким одесским акцентом, весьма мало похож на размашистый Манхэттен.
Но что мне за дело, в конце концов, до этого заокеанского Вавилона? А вот рвущие душу контрасты родного Вышнего Волочка до слез могут довести.
Есть у него свойства, которые, кажется, невозможно уничтожить. Те же каналы со множеством мостов и уютных набережных, идеально сочетающаяся с ними со времен Екатерины Великой городская планировка, не выветрившийся дух русской истории, проступающий в очертаниях многих зданий, в названиях улиц (как здорово, что главным из них давно уже вернули прежние названия: Сиверсова, Екатерининская, Казанский проспект, а Ванчакова линия и вовсе чудно звучит). Радует обилие и разнообразие памятников. Здесь всем отдана дань: от первого русского гидростроителя Михаила Сердюкова и его вдохновителя Петра Первого до Муслима Магомаева и советских комсомольцев. А есть еще прекрасный памятник Венецианову, и даже гипсовый Лермонтов возле школы картины не портит.
Но как же ранят душу то и дело встречающиеся развалины старых домов, обломки которых явно свидетельствуют о том, что строили их люди, наделенные чувством красоты и хорошим вкусом! Почти исчезли имевшиеся когда-то во множестве деревянные дома с радовавшей глаз чудной резьбой. Рваной раной на теле города смотрятся старинные торговые ряды, некогда украшавшие его, а теперь пугающие своей заброшенностью. И как ядовитые грибы вылезают тут и там в самом центре старинного города сияющие дурновкусием и наглым самомнением современные конторы и супермаркеты…
Есть, впрочем, и контрасты иного рода. Совершенно чуден возрожденный по соседству со скучнейшими окраинными постройками Казанский монастырь, территорию которого некогда занимала воинская часть. А в пригородном поселке Красномайском радует глаз новенький храм Фаддея Тверского, стоящий ровно напротив развалин некогда известного всей стране стеклозавода «Красный Май». Это здесь изготовили когда-то рубиновые звезды для Московского Кремля, от которого, как сказал поэт, «начинается Земля».
А стихи здесь у Марины не родились. Плач старинный не совсем ее жанр.
И все-таки ехали мы из Вышнего Волочка в Петербург с чувством скорее светлым. Как писал с Сахалина Чехов: «Хорош Божий мир. Одно в нем нехорошо – это мы…» Вот и тверская земля хороша и прекрасна. Иногда мы ее портим, иногда украшаем. Но совсем потерять чувство красоты она нам никогда не даст. Так что и внукам, и правнукам нашим этой красоты достанет.
Сергей Глушков
0
