Какова градостроительная судьба Твери? Что творится с её генеральным планом? Какова миссия города в окружающем глобальном мире? Об этом в телепередаче из цикла «Эхо Твери» на сайте http://etver.ru/ редактор журнала «Бизнес Территория», заместитель главного редактора газеты «Караван+Я» Мария ОРЛОВА беседует с Игорем КОЛЕСНИКОВЫМ, бывшим главным архитектором Твери
— Игорь Анатольевич, в новом глобальном мире конкуренция территорий перешагнула границы государств, эта конкуренция ведётся уже в масштабах всего мира. Инвестор из России, Америки, Австралии может свободно выбирать, где ему лучше построить новый завод – в Чехии, России, Эфиопии. А каковы на этом фоне позиции Твери, которая уже двадцать лет плывёт без руля и без ветрил? Насколько можно понять, генплан Твери так и остаётся неразработанным. Что вообще происходит?
— Не буду вдаваться в историю вопроса, могу говорить лишь о том, что было сделано за те два года, когда главным архитектором был я. Когда я приступил к обязанностям и попробовал разобраться с тем, что есть, выяснилось, что законодательная база, по которой должен развиваться город, как таковая отсутствует. Соответственно, нет и стратегии развития Твери. Следующим нашим шагом было определить основные направления, по которым может развиваться город. И мы сначала совместно с английской компанией «Коллиерз» разработали стратегию развития Твери, а затем на основании этой стратегии начали делать генеральный план.
К сегодняшнему дню этот генплан процентов на 70-80 готов, и нам оставалось работать над ним примерно три месяца. Однако 15 февраля состоялся градостроительный совет при правительстве Тверской области, на котором наша работы была отвергнута. С резкой критикой выступила саморегулируемая организация архитекторов. При этом конкретных вопросов к нашим материалам не прозвучало.
— Ну а, по-вашему, почему генплан был отвергнут?
— Думаю, здесь замешан конфликт бизнес-интересов, конфликт бизнес-структур. Ведь генеральный план – прозрачная вещь, это закон, который прописывает все действия с участками и территориями: что там можно строить, как можно строить и т.д. А если эти параметры будут уже чётко определены, то чем тогда заниматься структурам, выдающим согласования? Да ничем.
— Генплан – это графическое выражение стратегии развития города. Как вы, люди, которые долго работали над генеральным планом Твери, видели место Твери в современном мире?
— Стратегия развития начинается с изучения рисков: если мы ничего не делаем, что в таком случае произойдёт с Тверью? Вторая часть стратегии показывает, какие шаги мы должны предпринять. Тверь не плавает в безвоздушном пространстве, и у нас есть города-конкуренты. Причём, разумеется, это не Москва с Петербургом, а Рязань, Калуга, Тула и прочие областные центры ЦФО, находящиеся от Москвы примерно на таком же расстоянии, как Тверь. Это как лепестки у ромашки, ядром которой является Москва. Они сходны с нами по структуре, по демографии, по транспортной ситуации.
И здесь возникает вопрос: что будет выходить из Москвы? Согласно политике столичных властей, это вредные производства. Куда они переместятся? Могут в Калужскую область, а могут и в Тверскую.
Одним из упрёков в сторону нашего генплана был тот, что мы хотим из Твери сделать спальный район. Но это бред. У нас есть свои точки роста, по которым город может уверенно конкурировать. Тверь – это город науки и образования. Причём науки прикладной – высокоточной медицины, полиграфии, информационных технологий, транспортной логистики – всего того, что связано с наукоёмкими интеллектуальными процессами. Но это отнюдь не означает, что мы должны немедленно закрыть вагоностроительный завод и другие подобные производства. Мы должны развивать и машиностроение, и пищевую промышленность. Но специализация, в отличие от той же Калуги, нацелившейся на сборочное автомобильное производство, у нас должна быть другая.
— Честно говоря, удивляет, почему это всё не получается. У нас был прогрессивный, умный, молодой губернатор, у нас был такой же сити-менеджер. Но ничего не получилось. За те семь лет, что у власти был Зеленин, могла бы преобразиться вся страна, но в Тверской области дальше разговоров дело не пошло.
— Никто не занимался проблемами. Смотрите, мы за два года сделали огромный рывок к новому городу, к новому пониманию этого города и качества жизни в этом городе. То есть мы видели Тверь не городом, в котором человек является всего-навсего трудовым ресурсом, а городом, в первую очередь удобным и приятным для жизни. И что происходит? Эта работа останавливается и начинаем всё заново?
— А в чём были претензии сообщества архитекторов?
— Были скорее не претензии, а неприятие самой работы. Ощущался вопрос: а почему приезжий занимается разработкой генплана города? Почему я не родился в Твери? Да, я не здесь родился, но я здесь восемь лет живу. Я провёл такой эксперимент: на заседании градостроительного совета попросил поднять руки тех, кто здесь родился. Таких оказалось только семь человек. У нас сейчас и всё руководство области приезжее, и, если развивать эту тему, можно дойти до неприятия другого цвета кожи и т.п. Наверное, всё же разработкой генерального плана должен заниматься не обязательно тот, кто родился в этом городе, а тот, кто обладает квалификацией. К слову, сегодня только 10% жителей Твери родились здесь. И это на самом деле говорит о «столичности» места. В Москве коренных жителей — 6-8%, а в Лондоне ещё меньше. То есть у Твери есть большой потенциал хотя бы в силу её местонахождения.
Другой претензией было, почему очень долго разрабатывается генеральный план по охранным зонам. Да потому что полномочия разные. В генплане должны указываться все уже утверждённые охранные зоны. Их утверждает не генплан, а региональная власть, и мы этот вопрос постоянно ставили. Но, если у нас до сих пор нет утверждённых охранных зон, это не говорит о том, что не должно быть генерального плана.
— Игорь Анатольевич, из вашей концепции генплана видно, что у нас в Твери, оказывается, половина территории не жилые земли, а земли промышленности, военных и т.д. Есть ли способ изменить эту ситуацию, чтобы земли, полезной для горожан, стало больше?
— Вопрос весьма ёмкий. За рубежом это решается через налоговую политику, когда где-нибудь в историческом центре грязное или малорентабельное промышленное предприятие содержать просто разорительно. В нашей стране можно задействовать девелоперские организации. В своём генплане мы затрагиваем этот аспект и уделяем внимание реновации таких территорий под нужды города, особенно находящихся на берегу Волги. Река – это транспортная артерия, и промышленность всегда тянулась к ней. Уколы в гипс, то есть поддержка умирающих производств, никому не нужны.
Да, мы гордимся вагоностроительным заводом, но там нет очистных сооружений, к тому же он размещён в санитарно-защитной зоне реки Волги. Да, там работают 4000 человек, но 400 000 из-за этого не могут купаться в Волге. То есть в первую очередь мы должны подумать о людях, а уже во вторую — о промышленности. Ещё раз прошу правильно меня понять: я не против вагоностроительного завода, я обеими руками за и всячески желаю ему успешно разрешить все свои экономические проблемы. Но всё-таки качество жизни горожан важнее. И я не за то, чтобы закрывать завод, а за то, чтобы переосмыслить его концепцию: пересмотреть природоохранительные мероприятия, санитарные зоны, устройством новой набережной отрезать его от Волги, найти новое применение тем участкам территории, которые уже не заняты в производственном цикле. В Твери ведь 70% промышленных территорий не используются по прямому назначению.
— Недавно довелось посмотреть интересную передачу о реконструкции Парижа, которую провели во времена Миттерана. Вдоль Сены тоже было множество заводов, но в 80-е годы берега главной реки Парижа чудесным образом преобразились, были найдены изумительные архитектурные решения.
— Мы видим изменение системы ценностей в постиндустриальном обществе. Однако я бы пользовался опытом реконструкции не столичных городов, а Кардиффа, Манчестера, которые больше похожи на Тверь и которыми также занималась компания «Коллиерз». В этих городах большие территории отданы под общественное пространство, отданы людям, и там словно началась новая жизнь.
В то же время было бы неправильным застраивать освободившиеся от промышленных руин участки 17-этажными панельными домами, потому что там, где мы имели развалины, будем иметь трущобы. В этих многоквартирных домах очень негативный социальный аспект. Что произошло, скажем, в Восточной Германии после объединения с ФРГ? Там было хорошо развито панельное домостроение и было много серийных домов советского типа, кстати, гораздо лучшего качества, чем у нас в стране. И вот первые пять лет после объединения немецкие архитекторы добросовестно пытались адаптировать эти дома под свои, ещё более высокие стандарты. Утепляли, обновляли инженерные сети, красили в более весёлые цвета. А через пять лет бросили, потому что пришли к выводу, что единственное, что можно с этими домами сделать, это их снести и построить здесь новое жильё.
Эти дома были построены в ГДР по советской системе. Мы сейчас провозглашаем рыночную экономику, а жилищное строительство продолжает развиваться по советской системе, через точечную застройку. В этих многоквартирных домах нет частной собственности и даже нет видимой коллективной собственности, земельный участок под домом – и тот отражён только на кадастровом плане. И человек, живущий там, не разделяет общественное пространство и частное. Сама среда подталкивает к маргинализации. А квартальная застройка предполагает чётко выделенное общественное пространство – улицы, площади, скверы – и жильё по периметру квартала, и внутри находится уже коллективная собственность, все друг друга знают, нет внешнего транзита и можно без опаски выпустить погулять детей.
В чём основные проблемы точечной застройки или свободной планировки? Это разработки 1920-х годов, когда в обществе происходил слом культуры, возникла иная реальность, ориентиры с частной собственности переменились на коллективную…
— И народ активно перебирался из деревни в город…
— И модель не заработала. Что такое демографическая единица? Если принять за неё отдельного человека, то при улучшении его жизни прироста населения не будет. А если мы возьмём за демографическую единицу семью, то при росте качества жизни семьи растут и показатели демографии. Так и в зоологии: чем лучше условия существования вида, тем активнее он начинает размножаться.
Так вот, свободная планировка не подразумевает индивидуального пространства, частной собственности, она подразумевает одинаковое отсутствие машин, гаражей, одинаковую небольшую зарплату. В результате жилище становится просто местом, где человек ночью спит, а утром идёт на работу, и ему, в принципе, не нужно ничего другого.
А если мы рассматриваем поведение семьи, то ей нужно, чтобы было безопасное пространство для детей, ей нужны и многие другие качественные показатели жизни, чего не способна дать свободная планировка зданий. Зато это даёт квартальная застройка – или индивидуальный дом. И оба этих пути для Твери возможны.
— Удивительно, почему такая большая страна, как Россия, не может найти места для индивидуального жилищного строительства, а наши соседи, те же финны, сплошь и рядом живут в своих домах.
— Просто мы выбрали такую модель – модель многоэтажного строительства свободной планировки. И чтобы перейти к другой модели, нужно время. Но те, у кого есть финансовые возможности, сейчас уже не будут жить в панельном доме.
— Кстати, при нынешнем уровне цен панельная квартира в Твери стоит столько же, сколько частный дом в какой-нибудь тихой благополучной соседней стране.
— Для меня вообще удивительно: что тверитян держит в городе? Скорее всего, это боязнь не реализоваться где-то в другом месте, нежели лучшие условия жизни.
— Хотя Тверь могла бы конкурировать за москвичей, которые устали от своих пробок и хотят жить в более тихом месте. И при губернаторе Зеленине некоторые его заместители так и поступили – Василий Толоко, Алексей Каспржак.
— Возвращаясь к свободной застройке, вот ещё какие недостатки мы видим. Помимо маргинальности сознания и даже как будто другого устройства мозга у обитателей многоэтажек, надо понимать, что все эти девяти-, двенадцати- и семнадцатиэтажные дома имеют срок годности. Если мы говорим о сроке годности четырёхэтажного кирпичного дома, то максимум, что с ним может случиться, это замена крыши лет через 50. Даже его реконструкция – она понятна. А теперь представьте реконструкцию 17-этажного дома. Из-за старения металла сварные швы, скрепляющие железобетонные панели, рано или поздно разварятся, и что делать с этими панелями, которые будут осыпаться? Одну выпавшую с верхнего этажа панель, наверное, заменить можно, но что делать, если они начнут выпадать все сразу? Срок годности панельных домов – 40 лет, а массовая застройка ими началась одновременно. У нас этот вопрос возникнет через десять лет, и тогда надо будет все панельные дома освободить. А они уже приватизированы и стали коллективной собственностью, за которую государство не отвечает. Тупиковая ситуация, проблема, которую мы перекладываем на плечи наших детей. А нашей проблемой будет для обеспечения квадратными метрами понастроить ещё многоэтажек.
— Вы говорили, что было бы логичнее и естественнее, если бы люди шли по пути постепенного улучшения своих жилищных условий.
— Так происходит во всём мире. Смотрите, если мы сейчас принимаем политику, что нам надо обеспечить всех дешёвым и массовым жильём, по определению низкого качества, то весь мир идёт по другому пути. Никто не покупает квартиру, в которой потом живут и живут многие поколения. Нет, увеличивается семья, растут её доходы, и она выбирает на рынке более качественное, просторное и престижное жильё. А их бывшее жильё занимают люди, которым оно по средствам. Поэтому никто не строит жильё худшего качества, чем уже есть. А у нас просто действует лобби производителей дешёвых панелей. Они договариваются с властью, власть начинает реализовывать политику массовой застройки.
— Насколько я знаю, в Москве сейчас запрещено крупнопанельное домостроение.
— В Москве запретили, аналогичное решение собирается принять Московская область. Соответственно, московские производители идут в регионы, и раз мы близко, это всё хлынет к нам.
— И это, видимо, одна из причин, по которым не принимается генеральный план развития Твери?
— Не готов сказать, что именно поэтому, но если бы у Твери был генплан, урон от подобного лоббизма был бы минимизирован. Потому что в генплане мы чётко говорим, что город должен быть разнообразным. Должно вестись и многоэтажное строительство, но чтобы ситуация уравновешивалась, больший упор должен делаться на среднеэтажное и малоэтажное.
Подготовил Дмитрий ХОДАРЕВ
0
