ПОЧЕМУ ПОГОРЕЛЬЦЫ ИЗ ТВЕРСКОЙ ОБЛАСТИ ЖИВУТ В БАНЕ
Клавдия Буканова живет в деревне Новое Брянцево под Тверью, ей 80 лет. В январе этого года у нее сгорел дом – за пару часов и дотла. Сейчас пенсионерка, ветеран тыла и дважды Герой Труда, живет в большой бане за огородом. А в соседней бане, чуть поменьше, разместились ее дочь и зять
ПРУД НА ЗАМКЕ, МАШИНЫ БЕЗ ВОДЫ
Дом №10 – точнее, то, что от него осталось, – стоит аккурат посередине деревни. Он просел и обвалился так, что видно его развороченное нутро. Обугленные бревна, согнутые листы железа и проклюнувшиеся из земли тюльпаны образуют какое-то фантасмагорическое соседство. Сгоревшая тарелка «Триколор-ТВ» уткнулась в землю. И только входная дверь стоит, как новая. По ней можно догадаться, что дом был зеленого цвета.
Надежда Виноградова, дочь Клавдии Федоровны, встречает нас у ворот. Седые короткие волосы, черная клеенчатая ветровка, калоши. Рядом ее муж, Виктор Николаевич. Он недавно вышел из туберкулезного диспансера, в котором вынужден пребывать часто, так как страдает закрытой формой чахотки.
– Всю свою молодость я провела в этом доме, – сообщает Надежда Николаевна, грустно кивая на пепелище. – А два года назад мы окончательно сюда перебрались из Рамешковского района и стали жить с мамой. Все у нас было новое – мебель новая, только недавно по кредиту рассчитались. Две стиральные машинки, ковры, телевизор…
Надежда Николаевна повествует машинально, почти без эмоций. Видно, что она говорила о своем горе уже сотни раз – и тысячу раз прокручивала в уме. Со времени пожара прошло больше трех месяцев, но они помнят эту ночь с точностью до секунды: все свои действия, мысли и ощущения. Это случилось поздним вечером 30 января.
– В доме все уже спали, кроме меня, – рассказывает Виктор Николаевич. – Слышу, будто камешки кто-то кидает по крыше… Я подошел к окну и почти сразу увидел огонь.
Пожар начался на чердаке соседей и быстро перекинулся на весь дом. Нескольких часов хватило, чтобы от крепкого добротного жилища остались одни головешки. Но люди успели вовремя выбежать.
– Какой была ваша первая мысль?
– Я сразу подумала, что надо взять документы, – мгновенно реагирует Надежда Николаевна. – Стала шарить в потемках, искать их… Но времени было мало. Я накинула куртку, шапку и брюки, схватила сумку и выскочила из дома. А мама успела вытащить постельное белье, пальто, шубу хорошую… Уже загорелись рамы, начали страшно трещать пластиковые окна. Мы окна недавно поставили…
Печальная роль в этой истории отводится пожарной службе. Из трех машин, приехавших по вызову, только одна была наполнена водой. Две другие пришли порожними: очевидно, пожарные надеялись, что заправятся где-то поблизости. Однако не получилось.
– Потому что местный пруд сейчас на замке, – объясняет Надежда Николаевна с такой искренней простотой, будто случившееся – это нормально. – Его купил один приезжий, он пару лет назад в деревне поселился. Сейчас пруд огорожен и к воде доступа нет. Это уже не первый случай, когда пожарные не могут заправиться.
СОСЕД АРА И ПРИЧИНА ПОЖАРА
Соседи Букановой – супруги Ара Оганесян и Елена Одегова – жили за стенкой четыре года. Они отличались тем, что постоянно пытались модернизировать свою часть дома. В итоге именно эта страсть к совершенству привела к роковым последствиям.
– Осенью они сложили железную печку и сделали паровое отопление. На крыше, в опасной близости к стене, установили трехметровую трубу. Она была тонкая, затянутая проволокой в четырех местах. Судя по всему, в ней не было изоляции и разделки. Вообще, с этим отоплением было что-то неладно, – сокрушается Виктор Николаевич. – В четверг у соседей начались сильные перепады температуры: в веранде 4 градуса, а в комнате – 40. А уже в понедельник случился пожар.
Причины трагедии документально подтверждены дознавателями из МЧС. Однако, дабы миновать судебные разбирательства, Ара Оганесян предложил соседям договориться мирным путем. К середине марта он обязался выплатить им 300 тыс. рублей «подъемных» и помочь со стройматериалами.
– Мы им поверили и не стали обращаться в суд, – рассказывает Надежда Николаевна. – Я позвонила первого апреля: «Ну что там, Арик?» Мы его Арик называем…. Он ответил, что денег нет.
Возможно, у соседей, нечаянно подпаливших дом, квартирный вопрос не стоит так остро. Живя в трехкомнатной квартире у близких родственников, они и не помышляют о скорой стройке. Моим героям повезло гораздо меньше.
– На какое-то время нас приняла сестра Нина из поселка Вагонников, но там и без нас хватает народа. А сейчас мама живет в большой новой бане, которую построила ее внучка, моя племянница. Нам досталась маленькая баня, которую мы сами отремонтировали два года назад. Старая банька, но можно жить.
ОТ ЖИРИНОВСКОГО – К ШЕВЕЛЁВУ, И ТАК ПО КРУГУ
Майские ночи холодные. В банях, где живут погорельцы, стоят обогреватели.
Вещи первой необходимости дали родственники из поселка Вагонников и, конечно, соседи. В деревне соседство – чрезвычайно важное, почти святое понятие, на нем завязаны почти все отношения. И если один сосед по необдуманности оставил тебя без крова, то второй обязательно подставит плечо.
– Татьяна, Надежда, – супруги Виноградовы называют имена своих первых помощниц. – Сыновья соседей нас здорово выручают.
– Куда вы обращались за помощью?
– Сначала в администрацию Калининского района. Там ответили, что ничем помочь не могут: нет жилищного фонда и материальных средств. Такой же ответ поступил из Черногубовского сельского поселения.
– Жилья нет, а стройматериалами мы никогда не помогаем, мы же бюджетная организация, – говорит мне по телефону глава администрации Черногубовского сельского поселения Татьяна Плетнева. – Мы можем только поставить их на учет. Сейчас все плохо, а через два-три года, может, будет хорошо: начнем свое жилье строить. А что государство? Как говорится, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. У нас, думаете, они одни пострадавшие? Люди по пять лет ходят, и ничего.
– Потом нам посоветовали обратиться в ЛДПР, – продолжает Надежда Николаевна. – Я пришла на встречу с Жириновским в «Металлисте», просила слова, но мне отказали.
В отсутствие крыши над головой не до политических пристрастий.
Элдэпээровцы направили пострадавших в КПРФ, а те – в «Справедливую Россию». Пришла очередь и для партии власти. Сестра Нина написала по Интернету губернатору Шевелёву. Тот ответил: обращайтесь в администрацию Калининского района. Круг замкнулся. Чиновники опять послали несчастных людей побегать по излюбленной ими геометрической фигуре.
– Мы были даже в общественной приемной Путина. Там Рогозин предложил: «У вас же дети есть, пусть они вам помогают».
Надежда Николаевна тяжело вздыхает: обстоятельства сложились так, что дети не могут ей помочь. А я думаю, что, помимо семьи, поддерживать человека должно его государство. Такой большой брат, который может и лес повалить, и дом построить – стоит только намекнуть о подмоге. Но то были мысли идеалистки. А в реальности помощи лишены и те, кто наиболее ее достоин.
– У нашей мамы много званий: ветеран тыла, дважды Герой Труда, имеет орден Трудового Красного Знамени… Ко Дню Победы маме пришло правительственное письмо, – говорит Надежда Николаевна.
Мы неловко молчим. Я думаю о том, что в России две проблемы – дураки и бумаги.
Хотя дорога до Нового Брянцева тоже в ухабах.
ЛУЧШЕ БЫ СПАТЬ ОСТАЛИСЬ
В итоге желанная помощь пришла: 16 500 рублей выделила соцзащита администрации Калининского района для Клавдии Федоровны и 8 500 рублей – для Надежды Николаевны.
Обещали также помочь «деревом на корню».
– Это значит, что лес нужно самим рубить и покупать по 300 рублей за квадратный метр. Потом самим вывезти, распилить и убрать после себя участок. А мы все инвалиды, ну как мы это будем делать? И денег нет, чтобы рабочих нанять.
– Какая у вас пенсия?
– У меня 8 200, у мамы – около 15 000, так как она ветеран труда и войны. После 80 лет ей 3 000 добавили по старости.
Наш разговор тоже бежит по кругу: он снова и снова возвращается к исходной точке: сгоревшему дому и предательству соседей.
– Я знаю, у них есть деньги, – делится Надежда Николаевна. – Они комнату в общежитии недавно продали. Но Арик уже не признает свою вину. Говорят, что мы сами все сказали дознавателю, но это же не так. Просто уголовное дело не возбуждено, так как люди не погибли.
Неожиданно у нее начинают трястись губы:
– Лучше б мы сгорели, остались бы спать там, – оглядываясь на развороченный дом, Надежда Николаевна тихо плачет. – Я и так, знаете, на каких таблетках сижу? У мамы недавно было предынсультное состояние, давление за 200 прыгало. Мы поверили соседям и потеряли время. Могли бы уже в конце марта подать заявление в суд. Думали, они порядочные люди… – она опускает глаза.
Мимо по дорожке идут две женщины с сочувствующими лицами и полными пакетами снеди.
– Как вы, соседи?
– Ой, Надюш, и не говори…
– Деньги-то вам передали? Нет? Вам по деревне деньги собирали, – говорит Надюша в белом плаще. – Как вы еще сами живы остались?
– Если бы Витя не проснулся… Страшно представить, что было бы…
– Вот горе так горе… Настоящее горе.
– У нас же все новое было, – как загипнотизированная, повторяет Надежда Николаевна.
– Я тебе куртку припасла, белую. Она хорошая, просто мне великовата. Будешь носить?
– Буду, Надюш!
ВЕТЕРАН, УДАРНИК, ЗАКОПЧЕННАЯ КАСТРЮЛЯ
Мы идем в баню, где сейчас «прописались» супруги Виноградовы. Это небольшая уютная банька: на полках аккуратно расставлены домашний скарб и предметы обихода.
На почетном месте стоит толстый серый телевизор.
– Его нам соседи дали. Иначе мы бы совсем с ума сошли, – объясняет Виктор Николаевич.
Вообще, для бани здесь очень неплохо. Но не для дома, конечно.
Виктор ходит по своему жилищу, нагнув голову: потолок низкий. Кроме того, сюда почти не поступает воздух – туберкулезным больным жить в таких помещениях противопоказано. Но пока другого выхода у них нет.
Хозяйка сгоревшего дома, Клавдия Федоровна Буканова, обустроилась в бане по соседству.
– Маме плохо очень. Она там лежит, – тихо приглашает меня войти Надежда Николаевна.
В предбаннике красиво: диван-уголок, электроплитка, всюду вязаные салфеточки, сосновые шишки на стенах.
Клавдия Федоровна сидит на скамье в больших растоптанных валенках и оранжевом платке. Ей сильно нездоровится. Не хочется сразу говорить о наболевшем, поэтому спрашиваю о далеком и героическом:
– Чем вы занимались в войну?
– Мы солдат кормили. На быках пахали, боронили… Мне 12 лет было. Днем приезжали солдаты – брали хлеб, зерно на мельнице. После войны я еще на лесопилку ездила три года. Моя мама была председателем колхоза. Ей ставили нормы, а я помогала их выполнять. Семь детей было в семье, а я – младшая.
Всю сознательную жизнь – 48 лет – Клавдия Федоровна проработала на Тверском вагонзаводе:
– 30 лет была мастером, вагонные двери красила. Потом разнорабочей, а в последнее время убиралась в душевой. И общественная нагрузка всегда у меня была: я работала в суде народным надзирателем.
Родное предприятие на просьбу Букановой о помощи отреагировало холодно: обещали выделить 1500 рублей – может быть, в июле. На эти деньги она планирует купить тачку, пригодится картошку сажать.
– Все мои медали сгорели, и книжка «Ударник труда» сгорела, – печалится Клавдия Федоровна. – И грамота большая, на полстены.
Для пожилых людей очень важно это «бумажное» признание государством их заслуг. Они не могут похвастаться достойной старостью и социальной защищенностью, так пусть гордятся хотя бы этим.
– Два раза я предупреждала: «Арик, осторожнее с печками», – продолжает Клавдия Федоровна. – А потом смотрю – стоит эта труба, прямо около стены. Я так и ахнула.
– Почему вы не застраховали дом?
– Всю жизнь страховали, а сейчас к нам страховщики не приходят. А сами не знаем, куда обращаться. Мы же по старинушке живем.
– Чем вы занимаетесь весь день?
– Вчера суп варила, до этого кастрюлю закопченную чистила. Надя, я три чашки нашла на сгоревшем месте.
– Да брось, мама, их уже не отскрести.
– Да, вчера я ходила, – причитает Клавдия Федоровна. – А сегодня и встать не могу. Так и живу: день работаю, день отлеживаюсь.
Как у любой российской пенсионерки, у нее много болячек: и ноги болят, и грыжа на позвоночнике, и с глазами неладно.
– Всю жизнь я на тяжелых работах. И пальцы от этого распухли, – Клавдия Федоровна разглядывает свои мозолистые, натруженные пальцы.
Она тянется за сумкой, где лежат ее удостоверения, чтобы доказать: она всю жизнь трудилась на государство, которое сейчас от нее отмахивается, как от назойливого насекомого. Из сумки выпадает иконка.
– Боженька упал, Николай Угодник, – шепчет старушка.
Трудовые доблести аккуратно разложены на банном полке:
– Все есть: и ветеран войны, и ветеран труда, а на вагонзаводе полторы тысячи дают… – глаза Клавдии Федоровны набухают слезами. – Остались мы голые. Вот и сплю на скамейках, бока болят. Даже покрыть нечем – только старое одеяло, на нем внучка загорала.
Сейчас погорельцы собирают бумаги в суд. Однако для рассмотрения дела им велено оплатить госпошлину за материальный ущерб – 20 700 рублей. Кто-то советует обращаться сразу в прокуратуру. Надежда Николаевна в растерянности. У нее уже почти не осталось сил ходить по этим бюрократическим мукам.
На деревьях, что растут недалеко от пепелища, висят черная сковородка и терка. Часть огорода завалена обугленными книжными страницами.
– У меня большая библиотека была, – говорит Надежда. – Я книжки собирала, и детские тоже – думала, для будущих внуков пригодятся.
Виноградовы показывают мне черные останки дома. Для меня это гигантский горелый комок, но они здесь прекрасно ориентируются:
– Вот наши стиральные машинки. Тут кухня, тут стенка стояла… А вот печка, из-за которой все началось.
Они с хозяйской деловитостью пролезают между упавшими балками, переходят из черного коридора в черную спальню, со странной радостью обнаруживают знакомые предметы. И только в этот момент мне становится их искренне, пронзительно и до слез жалко.
Любовь КУКУШКИНА
0
