За что сегодня борются тверские «дети войны»
Дети войны – категория, лишь недавно попавшая в фокус общественного внимания. Многие из них в тяжелые военные и послевоенные годы работали наравне со взрослыми, возводя страну из руин. Однако до самой старости они оставались полузабытыми: без льгот, премий и поздравлений
В августе 2011-го в Госдуму был внесен законопроект о «детях войны», сулящий им льготы: внеочередное медицинское обслуживание, единовременную выплату к 9 мая… Но его до сих пор не утвердили. Сейчас этот закон пытаются рассматривать на региональных уровнях – в Твери пока безрезультатно. Максимум, что полагается детям войны (лицам, родившимся в период с 1 января 1932 по 31 декабря 1945 года) – право на льготный проездной (и то он в апреле в 4 раза подорожал), на снижение регионального стандарта максимально допустимой доли расходов на оплату услуг ЖКХ с 18 до 15% и на частичную компенсацию зубопротезирования (и то лишь тем, чей доход ниже двух прожиточных минимумов).
Сегодня «дети войны», как могут, отстаивают свои права. В преддверие Дня Победы мы побеседовали с ними о прошлом и настоящем.
Вера (Вера Ивановна Слонева): «Мы скручивали бинты и ставили концерты»
– Я родилась в поселке Селижарово. В 1941 году с семьей эвакуировалась в Башкирию, а в 1942-м – вернулись обратно. Когда немцы захватили Селижарово, мне было 13 лет. Это было страшное время. Городу не хватало обороны. Немцы бомбили нас по 3-4 раза в день, особенно в то время, когда приходили составы с ранеными.
Помню, нас зачислили в комсомол и поставили задачу: смотреть, в каких местах сосредоточена немецкая агентура. Мы обследовали путь от Селижарова до деревни Скакунино, спрятавшись в лесу. Услышав какой-нибудь шорох – кашляли, это был сигнал нашим бойцам.
Помню, 1942 год был очень голодным… Мы ходили по полям собирать щавель.
По окончании войны, в 1945 году, мы с семьей переехали в Калинин. Я стала учиться в 8-й женской школе (сейчас это СШ № 21). После уроков одна часть учеников шла убирать территорию разрушенных мест, другая – в госпиталь, помогать медсестрам скручивать бинты и стирать вещи. Для раненых мы ставили концерты.
Об организации «Дети войны» Вера Ивановна говорит так:
– Наше объединение появилось в 2007 году. Самым молодым из нас – под 70, мне – 85. Помаленьку мы все уходим из жизни. Боремся за статус «детей войны», но пока безуспешно. Организация «Дети войны» играет большую роль в жизни стариков: всем нам нужно внимание. Мы ведем строгий учет юбиляров, раз в 3 месяца собираем их и проводим для них праздник. У нас есть собственная концертная группа – «Сердца четырех». Часто ездим на экскурсии: посетили Старицу, Валдай, Сергиев Посад, 3 раза были на Оковецком источнике. Перед выборами депутаты всегда получают большую поддержку от «детей войны», но особой отдачи мы пока не видим.
Лида (Лидия Васильевна Язикова): «Из моей красной юбки сделали флаг»
– Я родилась в 1937 году в Новгородской области. Но в 1937 году родители вынуждены были бежать в Сандовский район, где работали в колхозе за трудодни. Когда началась война, мне было 4 года. Помню, как плакали взрослые, провожая военных. 5 июля провожали и мы отца на лошади до Сандово. Отец держал меня на руках и говорил: «Только расти!». Дома остались бабушка, мама, сестра и я. Сама война до нас не доходила. Но рядом с нами была железная дорога Москва-Ленинград, где стояли эшелоны с военными, а затем – с пленными.
В деревне первое время не было света, в школу ходили за три километра. Когда была бомбежка – спали на печке. Русская печка выручала полностью: около нее грелись, на ней готовили, спали. Во 2-м классе мне пришлось остаться на второй год, так как бабушка сплела чуни, в которых нельзя было ходить зимой.
Спали мы всегда в одежде – боялись бомбежек, а когда они начинались – бежали в болото, прятаться. Однажды мать собрала колоски и картошку. Ее за это арестовали и неделю мы жили с бабушкой. Собирать что-либо с поля запрещалось. Весной мы питались земляным орехом, собирали лебеду… Мать работала дояркой, и когда мы прибегали к ней, она давала нам украдкой стакан молока.
Однажды папа прислал письмо, всего несколько строчек: «Дорогие мои, сейчас у меня все хорошо, иду в баню. А после – на фронт». А потом пришло известие, что отец пропал без вести. Мой дядя, брат отца, погиб в концлагере.
…День Победы был солнечным, теплым. Мы пришли в школу, и нам сказали: «Учиться не будем, идите домой!». В этот день в деревне был праздник: пляски, объятия, нашлось пиво. Помню, на мне была красная юбка, из которой сделали флаг, а меня обмотали платками. Шли по деревне с флагом и пели:
– Хлопцы, чьи вы будете?
Кто вас в бой ведет?
Яркий момент в памяти – один из первых дней Победы. Люди уже работали в огородах, а вдруг показался самолет. Он низко летел и что-то сбрасывал. Все, как по сигналу, попадали в борозды. Одна бабушка закричала: «Не стреляй, скотина, дай мне дожить!». Оказалось, сбрасывали листовки, поздравляющие с днем Победы…
Люся (Людмила Аркадьевна Афанасьева): «Кусочек хлеба разделили на весь класс».
– Войну мы встретили в Вологодской области. Немцев и бомбежек не видели.. Но бабушка все время обращала внимание на взрывы, говоря: «Слышишь, как бомбят?». Отец мой, Урсегов Аркадий Александрович, работал на заводе, в феврале 1942 года – ушел на фронт. И в этом же году пришло известие о том, что он пропал без вести. Наша семья работала день и ночь: все шло для фронта, себе ничего не оставалось. Даже бабушка ночью работала сторожем на фермах.
По рассказам бабушки, у нас был дядя Павел, который в 16 лет ушел на фронт (1942 год). От него осталось три письма-треугольничка. Во всех этих письмах он передает приветы родственникам, обо всех спрашивает, о себе же пишет: «Обо мне не беспокойтесь, у нас все хорошо, мы воюем и с вами обязательно встретимся, как разобьем врага». В поиске по Интернету мы нашли его данные до 1944 года: он был снайпером и погиб осенью 1944-го.
Помню, как в первом классе учительница Вера Абрамовна дала нам самостоятельную работу, а сама, не выдержав голода, развернула газету, достав оттуда маленький кусочек хлеба. Мы все бросили тетрадки. И она разделила этот кусочек на всех.
Вера (Вера Семеновна Воробьева): «Немец не смог застрелить мать».
– Я родилась в Псковской области, в селе Михайловском рядом с городом Пушгоры. Мой отец – рабочий, столяр, мать тоже из рабочих, родила меня на железной дороге. Войну помню настолько отчетливо, как будто это было вчера. Когда бомбили Пушгоры, мне было 3,5 года. Незадолго до войны отец построил дом. Вскоре отправился на фронт. Повоевал недолго, вернулся с воспалением легких и умер. Когда немцы пришли в город, то среди уцелевших домов оставался лишь наш, новый. Из дома нас выселили. Помню, как меня кинули в грузовик и закидали мешками… Но мама меня спасла.
Жителей расселяли по деревням. Наша семья жила в какой-то деревенской бане. Я нашла в деревне немецкую кухню, ходила туда. Немцы наливали компотик. Так я подкармливала всю семью. Голодали мы очень сильно. Собирали черные очистки от картошки, плоды мальвы.
Однажды всех жителей заперли в сарае. А мама в это время ушла в соседнюю деревню за продуктами. Возвращалась обратно с мешком. И немец, заметив, наставил на нее ружье. Мама закричала: «Девкии!» Мы, три сестренки, выбежали к ней, окружили, заплакали. И немец не смог застрелить мать.
Когда война закончилась, мы вернулись в свой дом, но документов на него не сохранилось. К нам подселили еще одну семью: женщину с четырьмя детьми. Второй класс я закончила в Пушгорах. Но вскоре мама с нами, тремя детьми, переехала в Калиниград. Мы снова увидели немцев, но уже – как их выселяли из нашей страны.
Валя (Валентина Андреевна Корнилова): «Нас спас немецкий офицер»
– Мне было 5 лет, когда началась война. Жили мы тогда в 25 км от Калинина, в деревне Межево.
Однажды утром я проснулась и поняла, что мы остались в доме вдвоем с бабушкой. Всех эвакуировали. Немцы уже подошли к Калинину, но бабушка отказалась эвакуироваться, сказав, что останется с внучкой – охранять дом.
Зимой немцы с автоматами окружили наш дом. Бабушка как могла жестами объясняла им: «Не трогайте нас, у меня маленькая девочка». Старший немец достал фотографию и показал, что у него такая же маленькая дочка.
Вскоре этот же немец предупредил нас, что будет бой в деревне и необходимо уехать. Он высадил нас в деревне Андреевское. Был страшный мороз. Мы стучались в дома, но никто нас не пускал: жители боялись захватчиков.
Бабушка вынуждена была снова пойти к тому немецкому офицеру, который так доброжелательно к нам отнесся. Он впустил в свою штабквартиру. А на другой день – нашел нам для жилья баню.
В бане не было света. Кушать нам было нечего. Поэтому мы с бабушкой ходили по деревням и просили милостыню. В одном доме немцы играли в домино. Мы постучались к ним: на столе лежала гора хлеба. Я взяла буханку, и это было невыразимым счастьем.
Видели мы солдат наших в одних кальсонах, выстроенных в ряд. Видимо, их готовили к расстрелу.
Однажды ночью бабушка меня будит: «Калинин освободили!» Мы тут же поехали в свою деревню. И вдруг нам на встречу из-за поворота вынырнул целый табун лошадей с нашими солдатами. Бабушка их спрашивает: «Сынки, дом-то наш стоит?». И те ответили:– нет, все разбомбили. А я, закутанная в платки, попросила у бабушки: «Бабенька, дай хоть одним глазком взглянуть на наших». 13 декабря 1942 года умерла моя мама. 24 марта 1943 – погиб отец.
Во время войны я ходила в школу, сначала расположенную за 2 км от нашей деревни, затем в школу за 6 км от деревни (так как переезжали от одной бабушки к другой), а затем – за 9 км, в Эммаус. В Твери закончила 10й класс и техникум.
Сегодня я председатель московского района ТГОО «Дети войны». Нас в районе было 5600 человек, многие ушли из жизни. У «детей войны» есть свой мини-музей в Южном, в 45-й школе. В этой же школе мы неоднократно проводили «уроки мужества», рассказывая ученикам о своем детстве.
Надя (Надежда Георгиевна Пахомова): «Если воровали еду, расстреливали на месте»
– 22 июня 1941 года я была детсаду, в своей подготовительной группе. Как только объявили о начале войны, нас и ребят из старшей группы выстроили. Воспитатель прочитал слова песни «Вставай, страна огромная», вручил нам красные флажки. И мы целый день маршировали в березовой роще.
Моего отца забрали сразу на белорусский фронт, в 1942 году он погиб на Белорусских болотах, при выполнении военной операции.
Вскоре началась оккупация Калинина. Он полыхал. Часть города зажигалась самими жителями, чтобы не отдавать немцу, а часть – немецкими оккупантами. Первую ночь в захваченном городе мы провели в бомбоубежище.
Далее наша семья отправилась по направлению к Москве. Но успели дойти лишь до деревни Завидово: меня ранило осколками гранаты в ноги и бок. Мы повернули в деревню Фофоново, чтобы найти там приют. Нас приютила многодетная семья. В госпитале же сказали, что лекарств и бинтов нет. Единственное, что мне сделали – промыли раны марганцовкой. Рядом со мной на полу лежали раненые, так как мест для многих не хватало в помещении, раненых лечили белыми червями, которые съедали гной.
Я в этом госпитале пролежала вверх ногам неделю, пока утром не вошли немцы. Меня отвезли в немецкий госпиталь, где прооперировал немецкий хирург. Перевязку делали каждые два дня.
Помню, как очень сильно хотелось есть. Дети начали воровать еду у немцев. За это расстреливали на месте. Вскоре врагов погнали.
Городские дети голодали намного сильнее, чем деревенские. Но правительство заботилось о нас. Был издан приказ выдавать всем детям по 2 ложки сахарного песку каждый день. Для всех детей с малокровием либо дошедших до истощения была открыта детская столовая, мне там прописали двойную порцию. Подкармливалась я и в столовой у мамы, она работала на калининском резиново-подошвенном комбинате.
После войны, во время учебы, начиная с 5-го класса, осенью и весной нас вывозили на сельхоз работы в пригородные колхозы. Поручали нам абсолютно все: косить сено, копать картошку, сажать и убирать различные овощи, ухаживать за свиньями. В колхозы нас отвозили на машинах, а обратно приходилось добираться пешком. Так мы помогали колхозам, на которые были наложены огромные налоги с целью вывести страну из разрухи.
Циля (Цецилия Владимировна Архангельская): «Хвастались осколками от бомб»
– Когда началась война, мне было 6,5 лет. Наша семья жила в Харькове. Семья была большая – мама, папа, дедушка, бабушка, тетя, я, мой брат, которому исполнилось полтора года. Мама ждала третьего ребенка.
Мои первые впечатления от войны почерпнуты из разговора взрослых: появились какие-то звери и чудовища.
Потом начались бомбежки. Во время бомбежек мне надевали рюкзачок с вещами, и мы уходили в бомбоубежища. Однажды, выйдя оттуда, мы увидели, что наш дом разрушен. Нам дали другую квартиру, где мы жили недолго, так как эвакуировались в Горький, где жил мамин брат. Эвакуировались всей семьей, кроме отца. Его забрали на фронт.
В Горьком родилась моя младшая сестра – 19 ноября 1941 года. Этот город сильно бомбили, но бомбоубежищ не было. Во время налетов мы обычно спускались на первый этаж и стояли, замирая от страха, а мама – сидела на стуле и держала на руках сестричку.
Дом сотрясался от взрывов, но когда воздушная тревога заканчивалась, дети выбегали на улицы и собирали осколки от бомб, хвастаясь друг другу своими коллекциями.
В Горьком я окончила два класса. Часто выступала перед ранеными в госпиталях с самодеятельными концертами. В школе мы регулярно собирали и отправляли на фронт посылки. Помню, как решили собрать деньги на танк. Мама отдала мне все, что могла. Тогда меня попросили выступить перед всеми собравшимися в школе. Но что я могла сказать? «Чтоб мы победили!» – это было в сердце каждого.
Очень хотелось, чтоб вернулся папа, все время думала о нем. Когда освободили Харьков, наша большая родня прибыла из эвакуации. Первым вернулся старший мамин брат, и все приезжали к нему: когда ложились спать, на полу не было свободного места.
Город был сильно разрушен, поэтому жилье долго не могли получить. Наконец нам дали комнат, одну на семерых.
Вскоре пришла долгожданная победа. Но отца мы ждали долго. Он дошел до Берлина, а затем освобождал Болгарию, Румынию, Чехословакию. И невозможно забыть, как одним осенним вечером открылась дверь – и вошел папа, поставив мешок на стол.
Веня (Авенир Леонидович Архангельский): «Мечтал поесть картошки»
– Я родился в семье сельских учителей. Отец заканчивал заочно Калининский педагогический институт, а мать – Ленинградский государственный университет, оба – в 1941 году.
Когда объявили о начале войны, родители были на сессии, а мы с братом находились в деревне Плотники Бежецкого уезда. Мы перепугались тогда сильно, что и не верили в возвращение родителей. Я был в то время во втором классе.
Многих учителей призывали на фронт, а отец как инвалид 2-й группы имел освобождение.
Но все взрослые сутками работали на трудовом фронте. Отец за трудовой вклад был награжден орденом «Трудового красного Знамени», мать – орденом «Знак Почета». Мы помогали родителям в колхозных работах: косили и сушили сено, убирали стога в сарай, убирали зерновые, картофель, работали подпасками.
1941-й год был особенно трудным. У нас как у семьи учителей не было своего хозяйства вначале. Нам выдавали карточки на хлеб. Было очень голодно. Мы мечтали, как бы поесть картошки. Сами мололи на жерновах муку.
Вещей у нас было немногим больше, чем у других: 2 велосипеда, патефон… Все это меняли на пищу.
Помню, как в школе был организован лазарет для раненых. И мы, мальчики, забегали туда, разговаривали с солдатами. У нас в деревне дислоцировался летный полк, и летчики размещались по домам. Аэродром размещался за деревней, откуда вылетали бомбить немцев.
По окончании войны я уже был в 5-м классе. После 7-го класса можно было поступать учиться дальше. Но в Бежецке не было учебного заведения, и я поступил в Калязинский машиностроительный техникум. Работал на калининском сталелитейном заводе, затем – на машиностроительном заводе. Сейчас я на пенсии, у меня 2 сына и 2 внука. Живу их интересами.
Екатерина ВИХРОВА
0
