Небольшой город Кимры Тверской области славится своей насыщенной культурной жизнью. Здесь работает масса ярких деятелей культурной и общественной сферы – художников, актеров, краеведов, поэтов. С двумя замечательными представителями «культурных Кимр» мы сегодня и беседуем.
Два гектара холста
Кимрский художник Александр Коваль – о закате, черной краске и математике
В небольшой деревне Турово Кимрского района живет художник Александр Коваль со своей супругой Анной. Выйдя на пенсию, машинист тепловоза, всю трудовую жизнь отдавший железной дороге, Александр приобрел участок в родных краях. Срубил избу, своими руками построил баню и беседку. Увлекся пчеловодством – сейчас он сам делает ульи. Небольшая кухня украшена резными деревянными рейками – дело рук Александра.
На стенах висит несколько его пейзажей. Анна Семеновна деревенской щедростью угощает нас грибным супом, салом и солеными огурцами. Из печи достает ленивые голубцы. Обед плавно переходит в обстоятельную беседу.
КАРЬЕРА ШЛА КАК ПО МОЛОКУ
– Александр, как складывался ваш путь художника?
– Мне было лет 14, когда впервые я встретился с настоящим художником.
Жили мы тогда с матерью в поселке Вербилки. Я на сенокос бежал с граблями, смотрю, дядька какой-то шурует. И никак не пойму, что он делает – стоит, какой-то стульчик у него. Ближе приближаюсь, смотрю – не свой, не деревенский. А у стульчика ножки блестят, я не видел такого раньше. Приблизился вплотную, смотрю: кисть макает в краску, там у него палитра. Он мне говорит: «Что, интересно? Хочешь научиться?» Я и отвечаю: «Да. А как?»
Оказалось, что художник живет совсем рядом, в 70–80 метрах от дома Александра.
В то время в поселке строили дачи несколько высокопоставленных начальников и их родственники. Среди них и был художник Михаил Баграмян, сын маршала Советского Союза.
– Так интересно было, когда приезжал маршал Иван Баграмян – смотришь, никакой он не военный. Нормальный дядя такой, лысый, с усиками, – смеется Александр.
Ну и дальше все как по маслу складывалось. Даже по молоку. Мама Коваля держала коров. Молока надоит, Александр возьмет и отнесет художнику. Так и началось их общение.
– Я первый раз к нему пришел – у Михаила там мастерская хорошая, терраска.
Кистей и красок – тьма тьмущая, работы какие-то лежат: готовые, недописанные, сырые. На них – все наши края изображены. «А ты вообще что-нибудь рисовал?» – спросил Михаил. «Рисовал! Мне Анна Алексеевна пятерку поставила!» – отвечаю. – «А за что?» – «Слона нарисовал».
И начали мы с ним работать потихонечку. За одно лето прошел всю студийную подготовку – как по мановению палочки. Дальше было удивительно. В школу пошел – по рисованию лучше всех. А начинали ведь с простого яблока! Вы пейте чай, а я буду рассказывать!
У Александра даже чайная кружка живописная – с пейзажем, лисицей и стогом сена. К чаю несут пироги с повидлом и капустой. Из ржаной муки – чтобы не переедать.
В прошлом Анна Семеновна – начальник кондитерского цеха. Изящная выпечка с чудными завитушками в этом доме – привычное блюдо.
– Вначале рисунки делал под руководством Михал Иваныча, – продолжает Коваль. – Бывает, он спрашивает: «Если вы не против, вот здесь добавим немножечко света, а здесь – тени?» Я не против. Смотрю, у него лучше получается, чем у меня. Думаю, как же это так? Оказалось, всего-то тень и свет! Больше ничего не надо. Головой только соображать надо, вот и все. Дело пошло, начали с красками работать.
Он мне принес этюдник маленький, настоящий! Там умещались наборы тюбиков, кисточки кое-какие, растворители, все необходимое. Михал Иваныч мне объяснил, что к чему. И пошли мы на пленэр первый раз. Я давай писать – поле, речка, лес…
Он поглядел, говорит: «А хорошо! Только что тени-то такие?» Я говорю: «Не знаю, тени они ж темные, я и старался черной краской написать. А он мне: «Саша, черной краски у художника не должно быть вообще!» Вот так он мне подсказал. Сюжет несложный, но для меня в то время настоящим открытием был.
Когда Александр приносил художнику молока, показывал и свои работы. Михаил Иванович его поправлял, и Коваль постепенно набил руку на этюдах. В Вербилках места живописные, и к Михаилу приезжало много друзей.
– И вот его друзей, художников и охотников, я водил по окрестностям. Где тетерев показать, где какой зверь и птица. На рыбалку брал с собой. Не они меня, а я их! Костер горит, а они сидят, смакуют… – Коваль изображает характерный жест, проводя ребром ладони по горлу. – И начинают спорить, кто где добрал, где недобрал. Я думал, «добрал», это значит, ему уже пить хватит. А оказалось, это они насчет картин – где тени перебрал, где свет приглушить надо. И у каждого художника была тайна своя сокровенная! И я к ним как-то втерся. Вел себя непринужденно с ними. А они давай меня манерам своего письма учить, каждый по-своему. Эти уроки мне на всю жизнь запомнились.
КАРТИНА КАК КАМЕРТОН
– А вы потом где-то учились живописи?
– Нигде я не учился, я это дело забросил вскоре. Потом была армия. Я работал на железной дороге машинистом тепловоза. Уже на пенсию когда начал выходить, думал, вот сейчас домик поставлю. Сделал сруб, крышу, пол настелил. Ничего еще не было – ни рам, не дверей. Ружьишко хотел, чтобы в лесу постреливать. Но охота и рыбалка – это не мое, быстро надоедает. А в деревне, если нет хозяйства и животины, запросто тоска может съесть.
Спустя 30 лет думаю – надо попробовать писать. На картон холст наклеил, прогрунтовал. Вышел на пленэр. А осень была глубокая, природа безликая, однообразная. Смотрю – краешек неба начал просветляться, тучки отступают. Пошел к пруду, выбрал место. За один сеанс картину не закончил. Этюдник накрыл мешком и оставил, все равно приходить дописывать. А работу забрал, занес в терраску и пошел Анну с поезда встречать.
Когда встретились, я говорю: «Там тебе сюрприз небольшой. Пойдем, посмотришь».
Темно было, на террасе тыквы лежали. Я картину к ним и прислонил. Анна осветила ее, и говорит: «А нормально получилось!»
В гостиной стены завешаны летними и зимними пейзажами. Тут же карандашный портрет Анны Семеновны. На диване картина – букет колокольчиков и васильков в квадратной вазе. Александр Коваль пишет его на заказ, по памяти. В углу – тот самый этюд, с которого художник продолжил свои занятия живописью. Мне удивительно, что после такого перерыва работа выглядит более чем достойно.
– Работ храню много, они для меня – как камертон для музыканта. По ним сверяю уровень мастерства – повысился или нет. Ведь все познается в сравнении. В деревне, конечно, дел по горло. Некогда думать о возвышенном. Когда крышу кроешь, например, думаешь, как бы вниз не полететь и ребра не сломать. Но все равно – работаешь по дому, а к живописи тянет. Вот и решил дальше это развивать.
Написал еще несколько картин, одну сдали в Кимры. Оценили ее в 3 000 рублей: говорят, дорого, не уйдет. А картина большая была, метр на пятьдесят. Я сидел над ней целый месяц. Через неделю звонят из Кимр: приезжайте за деньгами.
– Смотрю, вам интереснее большой формат?
– На большой картине легче работать – мазки увереннее, фальшь можно исправить тут же. А на миниатюрной, если наврешь на миллиметр, например, у окошка раму перекосит, уже получится не то. На больших легче вертикали и горизонтали выстраивать. У меня это четко отработано: я всю жизнь плотницкими и столярными делами занимался, поэтому глаз наметан. Сейчас я серьезнее отношусь к композиции, хочу, чтобы картина была полноценным художественным произведением. А раньше быстро сбегаешь, на озере закат красивый, его рисуешь…. Но ведь что такое закат? Земля вращается, линейная скорость у нее под 2 тысячи километров. Все меняется мгновенно.
Поэтому и говорят, что живопись надо создавать очень быстро. Для этого нужны отработанные навыки. Художником становишься только после первых двух гектаров холста.
НАТУРА – ДУРА, ХУДОЖНИК – МОЛОДЕЦ
– На каких живописцев вы равняетесь?
– Левитан, Поленов. Само собой, Шишкин, Саврасов, Перов, Васильев. Я учился на их работах. Когда что-то не получается, проще «залезть» в хорошую работу и подсмотреть. Я, бывало, рассматривал все до мазка. Айвазовский меня вообще завораживал. Я считаю, письмо должно быть натуральным, классическим. Живопись имеет тенденцию меняться. Но классика, какое бы время ни пришло, останется навсегда.
– Что самое важное в работе над пейзажем?
– Природа сама по себе живая. А художник – это проводник. Он должен все живое, что создал Всевышний, на полотно перенести. Тогда будет хороший результат, успех.
Самое главное – не отступаться от задачи. Бывает, что не идет работа. Значит, не дорос еще до какого-то осознания, осмысления мира. Я ее откладываю на потом.
А через некоторое время за каких-то полчаса заканчиваю!
Сейчас я серьезнее отношусь к композиции, хочу, чтобы картина была полноценным художественным произведением. А раньше быстро сбегаешь, на озере закат красивый, его рисуешь…. Но ведь что такое закат? Земля вращается, линейная скорость у нее под 2 тысячи километров. Все меняется мгновенно. Поэтому и говорят, что живопись надо создавать очень быстро. Для этого нужны отработанные навыки. Художником становишься только после первых двух гектаров холста
Некоторое время молча разглядываем полотна Коваля. Вот зимушка: снежные ели и следы от лыж. Вот заснеженная деревенька. А тут рыбаки на льду. Вот родные Кимры, Вознесенская церковь. Рыжий кот Степка на ветвях. Черемуха в глиняном горшке. Все работы тщательно прорисованы: ветка к ветке, травинка к травинке. Каждая работа в классической рамке. На произведениях художника глаз отдыхает.
– Как хорошо, что сегодня свет дали! Настроение сразу поднялось! – радуется Александр. – Вчера зажигали керосиновую лампу. Такой ужин получился при свечах: посидели, поговорили. Конечно, и без света было чем заняться. Генератор забарахлил, пришлось отладить его. У меня техника всегда на первом месте была.
– Интересно, как техническое и творческое переплетается в человеке.
– Да. Все вопросы технические построены на ряде наук прикладных. Математика, физика, химия. В картине тоже есть свои математические нюансы: всем известен принцип золотого сечения. Прежде чем приступить к работе, я продумываю композицию. Отыскиваешь каждую точечку в пространстве, решаешь, где ей надо находиться. Если не будет точного анализа, не картины, а плоские плашки будут получаться. Человек же всегда стремится к трем измерениям.
Поэтому надо писать так, чтобы как можно точнее попадать в цвет и тон.
Вот машину поцарапал – она вроде зеленая. Едешь покупать краску, берешь – а она зеленая с синим отливом. Не попал. Так же и тут. Стоит только найти сочетания цветов и их соотношение, и картина становится живой. Я ее могу по памяти сделать: и поздний вечер, и яркий день. Есть же такая пословица: натура – дура, художник – молодец.
– Сколько времени вы тратите на картину?
– По-разному. Бывает, маленькая гораздо больше времени требует, чем большая.
Однородные быстро заканчиваешь – дней за 20. А где побольше цвета – там уже с месячишко тратишь. Пишу в несколько подходов, так как масло должно просыхать. Сначала рисунок и подмалевок – это основа всего. Если все правильно сделал – остается только добавлять тона: темнее, ярче, теплее, холоднее. Меня эта последовательность больше всего трогает.
Подготовила Полина ЗИМИНА
0
