Мемуары о тверских 90-х
Написать о том, что такое были для меня 90-е годы, хочется уже очень давно. Уж больно много парадоксального, нелепого, эпического и исторического в них было – материала хватит на целую книгу, которая видится мне как нечто среднее между «Повестью о жизни» Паустовского, фельетонами Ильфа и Петрова и произведениями Довлатова. Дело в том, что наблюдала этот исторический период с достаточно занятной позиции – регионального журналиста (затем редактора). И лет мне было ровно столько, сколько нужно, в 1991-м я закончила школу.
Как-то так вышло, что я долгое время была самой младшей в окружающих меня коллективах. А потом – хлоп – и стала самой старшей. Сегодня мои рассказы о безумных 90-х в Твери журналисты из руководимой мной редакции вполне себе взрослые, слушают с видом, с каким я, бывало, слушала рассказы своего деда о 30-х – 40-х гг. Вроде интересно и надо бы запомнить. Но это же какая-то совсем другая жизнь, к нам не имеющая никакого отношения!
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИМЕНИ
…Путч в августе 1991-го прошел мимо меня по касательной. Мы с мамой ехали на поезде из Одессы и в окрестностях Брянска вдруг увидели движущиеся с нами в одном направлении платформы с танками. Поскольку ни радио, ни других источников информации в поезде не было, мы не понимали, что ждет нас в Москве. Я хотела бы поделиться рассказом про то, как мы с нашими чемоданами с купальниками и полотенцами отправились на баррикады. Но на самом деле я с мамой на буксире промчалась с Киевского на Ленинградский вокзал, купила без очереди билет на отправлявшийся вот-вот поезд №666 Москва – Осташков (ныне уже отмененный) и гордая своей решительной деятельностью затащила маму и чемоданы в вагон. О, это был удивительный пустой вагон, полный самых непонятных скрипов! По-прежнему не зная, что происходит, мы ехали в неизвестность – из прошлого в будущее, в поезде с инфернальным номером.
19 августа 1991 года активисты движения «Возвращение» (добивавшиеся возвращения Калинину исторического названия Тверь) опечатали обком КПСС. Заклеили дверь бумажкой из ученической тетради, поставили печать группы «Возвращение». Сотрудники обкома посмотрели на эту печать… и пошли по домам. Так в нашем городе фактически была упразднена руководящая и направляющая роль компартии.
Впоследствии эти люди стали моими добрыми знакомыми и коллегами – Сергей Глушков, Юрий Шарков (увы, скончавшийся в позапрошлом году), Борис Ершов.
Возвращения Твери исторического названия они добились вскоре. Впоследствии тогдашний глава горсовета Сергей Киселев рассказывал мне, как он на каком-то мероприятии для глав городов в Москве отлавливал Ельцина, чтобы тот, буквально на спине охранника, подписал исторический указ о переименовании (вот времена были, боюсь, сегодня он бы не прорвался к Путину через ФСО).
– Я не мог вернуться без подписи Ельцина: ваши Ершов и Шарков (спустя много лет оба героя работали в моей редакции, а тогда были депутатами горсовета. – Прим. авт.) меня бы сгрызли насмерть.
Впрочем, в городе все было по-прежнему. Уже на следующий день после разгрома путча мы всем семейством стояли в очереди за подсолнечным маслом (давали литр в одни руки) и ругались с бабками, горячо одобрявшими ГКЧП.
ТЕМНЫЕ ВРЕМЕНА
Несколькими днями позже меня побили в очереди за хлебом. Хлеб, который начал исчезать, ждали к семи вечера в ближайшей булочной на углу Волоколамского проспекта и проспекта Победы. В урочный час прошел слух, что его привезут не сюда, а в гастроном «Россия», неподалеку. Пока мы бежали в этот гастроном, порядок очереди был нарушен, и я поняла, что, если не проявить должной наглости, хлеба мне не достанется. Я попыталась схватить батон с прилавка, и тут какой-то мужчина средних лет в очках с криком «Сволочь малолетняя!» ударил меня по рукам. Батон упал на пол, я заплакала, и какая-то старушка, которая обладала большим опытом в таких сражениях и успела ухватить несколько батонов, отдала мне свой. Никогда не забуду ни этого мужчину, ни ту старушку – два лица нашего народа.
В сентябре началась студенческая жизнь: я поступила на только что создавшееся в Тверском университете отделение журналистики. Это было странное время. Стипендии еще хватало на то, чтобы каждый день есть в столовой и покупать книги.
Сегодня мы страдаем от внедренного бывшим президентом Медведевым летнего времени зимой. А тогда была другая крайность: премьер новой России Егор Гайдар решил, что самый близкий путь в Европу – перейти на среднеевропейское время. В декабре 1991-го мы стали погружаться во тьму аккурат, как у нас на филфаке заканчивались занятия, в три часа дня. Кафе и клубов тогда не было, на улицах шныряли полусумасшедшие хулиганы (потом они пошли в бандиты, а тогда были просто хулиганами). Оставалось сидеть дома и читать.
В магазинах не было ничего – совсем-совсем. Помню, как перед болезнью зашла в магазин «Мода» в центре города, и единственное, что там продавалось, были ярко-красные варежки из кожзаменителя, с искусственным мехом внутри. Я купила эти нелепые варежки, они живы до сих пор. Катаюсь в них на лыжах и вспоминаю тот пугающе пустой магазин.
С января 1992 года товары в магазинах появились – по непонятным людям ценам. Начала рушиться привычная система измерений. Вот, честное слово: я отлично помню, сколько стоили хлеб, молоко, яйца в 80-е. Но относительно первой половины 90-х я даже затрудняюсь вспомнить единицы исчисления денег. Миллионы? Сотни тысяч?
ЗАРЯ НОВОЙ ЖУРНАЛИСТИКИ
В конце первого курса к нам, студентам-журналистам, пришел Валерий Смирнов, заместитель редактора первой местной демократической газеты «Вече Твери» (до ее основания в области был только печатный орган обкома КПСС «Калининская правда»), – звать на практику. «Вечка» (увы, почившая пару лет назад) тогда как раз существовала первые два года.
– Наша молодая демократическая газета испытывала временные финансовые трудности. Но я договорился со своим соседом-миллионером, все проблемы решены, и теперь нас ждут великие свершения.
Забегая вперед, скажу, что в таком режиме эта газета прожила лет 20 – в поисках доброго дяди-миллионера. Закончила свое существование «Вечка» совсем недавно.
Мы с друзьями пришли в «Вече Твери» в июле 1992-го. А в августе жена того самого «соседа-миллионера», журналистка, к которой меня, практикантку, прикрепили набираться опыта (потом выяснилось, что она сама работала в газете без году неделя), решила уйти и начать свой проект. Я пошла с ней.
Проект назывался «Новая газета». Эта самая тверская «Новая газета» была основана раньше общеизвестной московской. Кажется, когда появилась нынешняя общеизвестная «Новая газета», нашей уже не было. А может быть, и была – уже не помню.
У нас был первый в Твери компьютерный редакционно-издательский комплекс: «миллионер» купил его на деньги, вырученные от торговли в Голландии картинами тверских художников. Конечно, мои новые работодатели были аферистами – но аферистами симпатичными, с фантазиями, познакомившимися на заочном отделении журфака МГУ. Тогда вообще было время «дикое, но симпатичное».
Наша газета была территорией абсолютной свободы. Была одна проблема: нас никто не читал, потому что сплотившиеся «Тверская жизнь» (бывшая «Калининская правда») и «Вече Твери» не пустили нас в распространение. Кроме «Союзпечати» систем распространения не было, и поэтому наши фантазии так и остались при нас. Удивительно, но иногда нам платили зарплату.
ОКТЯБРЬ 1993-ГО
Участие в событиях октября 1993 года я принимала уже как журналист. С момента подписания Ельциным Указа 1400 я постоянно бывала у Белого Дома. Когда Верховный Совет был уже опутан «спиралью Бруно» и туда перестали пускать, я чуть было не прошла туда с группой российских и иностранных журналистов – мое тверское редакционное удостоверение вполне устроило спецназовцев, запускавших партию журналистов. Но в какой-то момент я испугалась и проходить не стала. Это было 2 октября. Не попав в Белый Дом, я угодила на первые московские баррикады на Смоленской площади. К вечеру с ужасом увидела первого убитого – прямо в створе Арбата, напротив МИДа.
…ВСЕ КАЗАЛОСЬ НЕНАСТОЯЩИМ
Потом мы приехали в Москву, когда Белый Дом уже догорал, и «Альфа» выводила оттуда депутатов. Смеркалось, и я увидела трассирующие пули, летящие прямо над головами нас, зевак, стоящих на набережной с другой стороны Москвы-реки. Попыталась спрятаться за ближайший танк, но была послана подальше выглянувшим из него танкистом. Спряталась за столб, но реальности происходящего так и не осознала.
Да и никто не осознал. Мимо большей части населения России мини-гражданская война в Москве прошла незамеченной – в отличие от нынешних событий в Киеве. Многие мои знакомые, взрослые интеллигентные люди, просто не знают о том, что в октябре 1993-го в центре Москвы убивали людей, не только защищавших конституционный строй, но и простых прохожих. До сих пор неясно, кто были снайперы, сколько человек погибло. Это страшное белое пятно, родовая травма российского государства еще даст о себе знать, я уверена.
ВЛАДИМИР ПЛАТОВ И БОРИС ЕЛЬЦИН: ДВА ЛИЦА ЭПОХИ
В октябре 1993 года глава Бежецкого района Тверской области Владимир Платов на своей «Ниве», с охотничьим ружьем, оправился защищать Ельцина от Руцкого с Хасбулатовым. Конечно, его задержали на подъездах к Москве – решили, что мужик в камуфляже из глубинки едет на помощь Верховному Совету. Когда эта история стала достоянием СМИ, я впервые услышала имя человека, который через пару лет стал первым губернатором Тверской области.
Когда случились первые в истории региона губернаторские выборы, вся номенклатура поддержала главу администрации Владимира Суслова. Наша редакция к тому моменту, кажется, начавшая издавать местное приложение к «Комсомольской правде», была единственной газетой, предоставившей площади Владимиру Платову.
Штаб Платова, с точки зрения «наследников КПСС», был, мягко говоря, экзотическим. Люди неумеренно пили, падали из гостиничных окон на центральные улицы города… Когда Платов стал губернатором, вся эта «вольница», к вящему удивлению старой элиты, пришла к власти в качестве замов, советников и т.д. Жили они весело. Мордобои в туалетах областной администрации были обычным делом. Потом эти драки обсуждались в городе и области – в Твери все обо всех узнается мгновенно.
Помню, как перед выборами 1996 года в Тверь приезжал Ельцин. Нас, местных журналистов, на всякий случай собрали в администрации Тверской области в 7 утра. Уже с утра в каждом кабинете водка лилась рекой. Когда Ельцин появился, с одним моим коллегой произошел забавный казус: он выпивал с какими-то серьезными мужиками в вип-столовой областной администрации. Вдруг внутри одного из мужиков зажужжала рация: «Ближний круг, на выход». Мужики взяли прислоненные к вешалке винтовки (коллега сразу их не заметил) и пошли работать – они оказались ФСОшными снайперами. Коллега, двинувшись по свободному коридору, вышел на улицу и оказался перед Ельциным, эффектным жестом вытащив из нагрудного кармана пиджака диктофон. Видимо, его спасло только то, что он успел выпить с теми ребятами, которые в этот момент передернули затворы своих винтовок на крыше областной администрации.
Еще одним историческим событием был приезд в Тверскую область Александра Солженицына, только что возвратившегося в Россию.
Уже стало классикой его высказывание о колокольне в Калязине, той самой, что всегда фотографируют туристы, плывущие на теплоходах по Волге: «Кто хочет увидеть единым взором, в один окоем, нашу недотопленную Россию – не упустите посмотреть на калязинскую колокольню. Ведь стоит колокольня! Как наша надежда. Как наша молитва: нет, всю Русь до конца не попустит Господь утопить». Эта фраза, как мне кажется, только и останется в российской истории от тверской жизни в сумасшедшие 90-е.
Губернатор Владимир Платов, кстати, тоже был символом – символом пассионарного советского директора из глубинки, дорвавшегося до власти, попытавшегося было чего-то поменять (вот Солженицына пригласил, про земство с ним говорил), а когда не получилось, запившего горькую. К сожалению, пьянство и азартные игры довели его до цугундера: после губернаторства Платов угодил в тюрьму по обвинению в присвоении каких-то средств, которые, судя по всему, в глаза не видел. Умер он недавно, на родине, во Владимирской области, в бедности и совсем один…
(Продолжение следует)
Мария ОРЛОВА
0
