Учитель Фред Богнер – о Дне Победы, конкуренции и пофигизме
Мы познакомились на открытии велосезона в Твери. «Мне нравится мой номер на старте, – сказал Фред (Fred Bogner), показывая на число «815», прикрепленное к рулю. – У нас в немецком есть такое выражение: «нуль ахт фюфцен” («ноль восемь пятнадцать»). Во время Первой мировой войны так называлось стандартное оружие. С тех пор и говорят, например: – Тебе нравится эта песня? – Ничего особенного, нуль ахт фюфцен». Велосипед у Фреда был действительно «нуль ахт фюфцен» – в гонке кросс-кантри он пришел, конечно, не последним, но и не первым. Зато его суждения о России и Твери были интересны своей независимостью. Мы договорились об интервью
Встреча была назначена в 12:00 у памятника Михаилу Тверскому. Мы с коллегой подошли в 12:06. На скамейке, надвинув на глаза соломенную шляпу а-ля ковбой и скрестив руки, сидел мужчина в сером костюме и зеленой рубашке.
– Фред? – спросил я.
– Да, – встрепенулся иностранец
– Извини, что мы опоздали.
– Ничего. Для русских это нормально…
В отличие от большинства немцев, Фред очень общителен и любит пошутить.
«В ГЕРМАНИИ ПЛАТЯТ В 10 РАЗ БОЛЬШЕ»
– Я преподаю немецкий в тридцать пятой школе. Это единственная школа в области с углубленным изучением немецкого языка, – с легким акцентом рассказывает Фред. – Вообще по образованию я философ и историк. Но в Германии есть такая программа, по которой учителей любого предмета отправляют в другие страны, в том числе в Россию, для преподавания немецкого. Школьники бесплатно занимаются по этой программе, сдают экзамен и получают «Deutsches Sprach-Diplom» – «диплом немецкого языка». Это дает им возможность поступить в любой немецкий вуз. У нас было только два выпуска, и никто пока за границу не уехал. Этот диплом также хорошо помогает при устройстве на работу, говорят выпускники в Москве.
– Сколько лет ты в России?
– Я начал работать по этой программе в 2007 году. Сначала три года в Саратове, потом четыре года в Твери.
– Тебя устраивает российская зарплата?
– Я получаю зарплату и от Германии, и от России – как за основные уроки, как и за дополнительные. Так вот, российская зарплата меньше, чем аренда квартиры. Я получаю 12 тысяч, а плачу 17… Конечно, я отрабатываю столько часов, сколько положено, плюс дополнительные уроки DSD. Другие учителя берут по 30 уроков в неделю и больше, то есть по 5, 6, 7 уроков в день, и могут рассчитывать больше чем на 20 тысяч… Но в Германии такую нагрузку невозможно себе представить.
– Сколько получают учителя в Германии?
– (Пауза) Более-менее в 10 раз больше, чем здесь, если сравнишь основную загрузку. При том, что образование у нас, как и в России, бесплатное. И вообще, статус учителя в Германии гораздо выше. Иногда мне кажется, учителя в России считаются как служебное сословие: они как будто всем что-то должны… Сверх того, они материально зависят и от успеваемости школьников; ты не можешь поставить двойку даже заслуженно, потому что это скажется на твоей зарплате…
– Ведь бывают и тупые ученики…
– Например. Более того, учителя зависят также от милости своих коллег. Получишь ты стимулирующие или нет – это решает комиссия, в которой заседают директор и профсоюзные учителя. Иногда возникают сомнения в компетентности этой комиссии.
Удивительно, что русские учителя любят свое дело, несмотря на низкие зарплаты и порой неуважение учеников. Большинство только для детей живут. В нашей школе немало очень хороших учителей.
– В каком состоянии находится сама школа?
– Рушится. Недавно был юбилей – 50 лет. И двери, и окна там – как полвека назад. Двери часто закрываются только ключом, или зажимаешь тряпочку.
– Ну, тряпочка – это классика…
– Да, классика (смеется). Туалеты нередко не работают. Месяцы ждем, чтобы дали деньги на заправку картриджа для ксерокса! Нет денег ни для чего, но однажды заставили купить каких-то роботов за 70 тысяч якобы для занятий по физике. Как обычно, это было нужно только тому, кто их продал, – говорят, у этого человека были связи в Твери.
– Какие у тебя отношения с учениками?
– У нас в Германии думают, что школьники в России такие милые, добрые, раз здесь был недавно Советский Союз. Да, большинство более-менее старается, но немало также очень избалованных, невоспитанных, даже наглых. Я же стараюсь быть не только учителем, но и другом для своих учеников. Они говорят, что им и интересно, и весело на моих уроках.
– Как они к тебе обращаются?
– Моего отца звали Манфред, так что можно, в принципе, и «Фред Манфредович», но чаще говорят «господин Богнер». Что ты смеешься?
– Просто в этом обращении слышится «Господь Бог»…
– Да, и правда. Только никто на колени не падает… Могу говорить: «Слава Богнеру, у тебя не двойка…» (смеется)
– Ладно, давай серьезно. Какие у тебя планы насчет России?
– Я здесь уже семь лет и планировал остаться еще на три года. Но сейчас у меня появилась возможность работать в родном городе, то есть в Берлине. Скорее всего, я этим шансом воспользуюсь. Но я хотел бы служить мостиком между двумя народами, и я обязательно вернусь в Тверь. Меня привели в Россию не материальные интересы, а романтические чувства. Я с детства был связан с русским языком.
«ИЛИ ТЫ С ГОСУДАРСТВОМ, ИЛИ С ДЕВУШКОЙ»
– Я вырос в ГДР, в восточном Берлине, где было сильно влияние Советского Союза. У нас действовала система спецшкол по изучению русского языка. Я занимался им с третьего класса. И потом у меня были русские подруги, когда я начинал в них влюбиться.
Кстати, моя мама была учительницей немецкого и русского.
– А отец?
– Мой папа после войны остался в приюте: бабушка умерла, дед погиб где-то на Востоке, на «Остфронте». Папе не хватало отца, и коммунистическое государство ему заменяло все. В какой-то мере это отношение он передал и мне. Каждый понедельник в школе у нас была «политинформация», отец заставлял меня хорошо готовиться, читать газеты… В 16 лет я ушел в профессию – стал моряком. Там (в Бразилии, как, например, хорошо помню) я сдружился и с советскими матросами.
– Как менялось твое отношение к государственной идеологии?
– Впервые я был разочарован в армии, где царила дедовщина, которой я не подчинялся. Тогда я почувствовал, что между официальной идеологией и реальностью – пропасть. После армии по рекомендации сверху я пошел учиться в «Академию за государство и право», где готовили чиновников. А я бросил учебу уже после пяти недель. Это был скандал, ведь я с 18 лет состоял в коммунистической партии. Официально я это так объяснил: хочу работать с людьми, а не с бумагами. Это была правда, но к такому решению меня побудила встреча с очень милой девушкой, которая была связана с искусством. Тогда я подумал: если ты работаешь чиновником, то ты никогда не будешь с такой девушкой.
Меня вызвали на собеседование в Красную Ратушу, где и тогда, и сейчас мэр Берлина сидит, и сказали: «Так нельзя. Если ты за социализм, надо и жертвовать» (смеется).
Но я стоял на своем, и меня сослали последним рабочим на картонную фабрику. Это был как штраф. Согласно официальной идеологии, рабочий класс наверху и правит, а на этой фабрике в основном работали люди совсем без образования, некоторые отсидели в тюрьме.
Только через три года я смог поступить в университет – там я изучал философию, хотел узнать основы мышления, понять, как строится общество и какая теория лучше марксистской. Вместе с тем, как положено, я изучал марксизм и ленинизм. В начале моей учебы произошло падение Берлинской стены, и я перепрофилировался.
«БЕРЛИНСКАЯ СТЕНА СТОИТ ДО СИХ ПОР»
– В Восточном Берлине жизнь была лучше, чем в провинции. В Лейпциге было трудно даже купить черный хлеб. Я дружил с начальником магазина продуктов и договорился с ним, чтобы он откладывал для меня черный хлеб раз в три дня. С овощами тоже было тяжело, не говоря уже о фруктах.
Но в целом для большинства уровень жизни в ГДР в конце 80-х был не ниже, чем сейчас в России. Здесь живут на 20-25 тысяч рублей в месяц, при этом продукты очень дорогие.
– Что ты почувствовал, когда пала Берлинская стена?
– По телевизору в новостях политик Шабовский как будто случайно сказал, что граждане ГДР могут спокойно получить визу и ехать на Запад. Никто ничего не понял: это относится к тем, кто хочет уехать из ГДР навсегда, или можно съездить на Запад на время?
Я был одним из первых, кто увидел падение Берлинской стены. Все радовались, кричали. Самое популярное слово было «Wahnsinn!» – «Безумие!».
Оказалось, на границе Западного Берлина везде были башни, чтобы смотреть на Восток, как в зоопарк. С этих высоток наблюдали, какие странные люди на Востоке живут. Западные берлинцы могли спокойно посетить ГДР, но они боялись и наблюдали из телескопа.
– Как ты оказался на Западе?
– Вместе с толпой я гулял на Курфюрстендам в Западном Берлине (как в Твери Тверской проспект), на радостях зашел в какой-то бар и только ранним утром понял, что это бордель (смеется). И одна из проституток даже ездила со мной в такси – она хотела попасть в Восточный Берлин и заплатила за дорогу.
Когда мы ехали, я боялся: пустят меня назад или нет, и что со мной потом будет. Меня-то пропустили, а ее нет: ей нужно было получить заранее пропуск. Она злилась, что потратила столько денег на такси – ну, мои ГДР–Марк ничем не могли помочь… (смеется).
– Какие были последствия объединения страны?
– На Востоке наступил кризис. Западные предприниматели за бесценок скупали заводы в ГДР и должны были сохранять рабочие места, но на самом деле они нередко просто разрушали предпрития как своих конкурентов.
До сих пор Запад и Восток не стали едиными – очень большая разница по экономике. Молодые люди после учебы идут на Запад, где есть работа. На Востоке мало заводов и мало людей. Из-за этого некоторые ученые предлагали вообще закрыть часть страны – пусть там будут джунгли, дешевле обойдется.
Однако до 2019 года работает специальная программа: 5% налогов уходит на помощь Востоку. И на Западе часто не знают, что эти же 5% вычитаются также из налогов восточных немцев. Западные часто возмущаются: они сидят там дома перед телевизором и ничего не делают, а мы за них платим.
Западные немцы всегда были высокомерны к восточным. Официально это «сестры и братья», а на самом деле если скажешь другу, что ты с Востока, то сразу падаешь в его глазах.
«НАС ПОБЕДИЛИ, НО ПОЧЕМУ МЫ ЖИВЕМ ЛУЧШЕ?»
– Недавно в России отмечали День Победы – самый важный праздник в России. А как этот день проходит в Германии?
– У нас 8 мая нейтрально называется «окончание войны». Это не праздник, а обычный будний день. Немцам тяжело было признать, что их кто-то освободил от фашизма. Впервые на Западе 8 мая «днем освобождения» назвал президент ФРГ Рихард фон Вайцзеккер в 1985 году, на сорокалетие окончания войны: «Мы не можем считать причиной бегства, изнания, зависимости окончание войны. Напротив, причина кроется в ее начале и в начале той тирании, которая привела к войне. Мы не можем отделить 8 мая 1945 года от 30 января 1933 года».
В школе период 1933-1945 годы подробно изучается, это предмет постоянных дискуссий в СМИ. Большинство людей понимает, что за Гитлера и за катастрофу войны несет ответственность сам немецкий народ.
– Как в Германии относятся к участникам войны?
– Я никого из них не знаю. Это не афишируется. 15 лет назад началась острая дискуссия о том, как обычные солдаты совершали преступления. Особенно возмущался этому запад Германии: зачем вы ворошите прошлое, оскорбляете память наших отцов и дедов?
Интересно, что если человек был обычным солдатом, то он получает пособие от государства. А если человек дезертировал, потому что не хотел быть с фашистами, он ничего не получает.
– Говорят, что Германия пережила катарсис и благодаря этому так поднялась после войны…
– Это не из-за катарсиса произошло – люди пытались забыться в работе, то есть в капиталистической экономике, основанной на конкуренции. Если есть монополия, как было при социализме или как сегодня часто в России, ничего не развивается. Меня удивляет, что у вас продукты такие же дорогие, как у нас, хотя у нас зарплата намного выше.
В Германии считают, что воевало совсем другое поколение. Немцы говорят: нас победили в войне, но почему они живут хуже, чем мы?
– Что сейчас говорят о России в связи с украинскими событиями?
– Акцент в СМИ делается на том, как опасна Россия. Путина, можно сказать, демонизируют. Пишут, что он хочет не только Крым, он хочет Восточную и Западную Украину. Все говорят только об интересах России, при этом как будто не видят, что Америка преследует свои цели. Но, кажется, большинство обычных людей все равно считает, что вмешательство США на Украине гораздо больше и что Штаты хотят конфронтации.
Сейчас складывается впечатление, что немецкое правительство делает то, что выгодно Америке. А на мой взгляд, Германия тесно связана с вашей страной – исторически, культурно, экономически. И, естественно, как политический партнер – поэтому Германия должна быть посредником между Россией и Украиной.
«ЧИНОВНИКИ НЕ ГУЛЯЮТ ПО ТВЕРИ»
– Как думаешь, что мешает России развиваться?
– Расскажу историю. Мы с учениками катались в лесу под Тверью и увидели такой транспарант: «Родина не кончается за дверью квартиры или машины!». Я только стариков вижу, которые стараются украсить территорию у дома. «Какая разница?» – это тут очень распространенная фраза. Люди не хотят ничего менять, потому что считают это бессмысленным и заранее защищают себя от разочарований. Я думаю, это сложилось исторически, это происходит от менталитета крепостных крестьян.
– Как часто ты бываешь в Берлине?
– На каникулах, где-то раз в три месяца.
– И какие ощущения, когда попадаешь из Твери в Берлин?
– Как говорят русские богачи, посылая детей учиться на Запад, возвращаюсь в «цивилизацию»…
– Однако нельзя сравнивать столицу Берлин и провинцию Тверь…
– У нас в каждом провинциальном городе не так грязно, не так шумно, и всегда вода. Это цивилизация!
– Что особенно раздражает в Твери?
– Я постоянно езжу на велосипеде. В Твери как велосипедиста тебя просто не хотят на улице. Ты мешаешь, и это опасно.
Помнишь, реконструировали набережную. Начали – и не доделали. А какой красивый берег может быть на Волге! Жалко смотреть! В Германии говорят: Potemkinsche Dоrfer, «потемкинские деревни». Много в России делается для галочки. Даже снег чистят, убирают мусор в первую очередь перед зданием правительства и гордумой, как будто чиновники в других местах города не ходят.
Чтобы сверить интервью, мы договорились встретиться с Фредом ровно через неделю – в 12:00 у Михаила Тверского. На этот раз опаздывал он. В 12:06 я позвонил: «Ты где?» – спрашиваю. «Иду. Я же русский!» – говорит.
Дмитрий КОЧЕТКОВ
0
