Не стало Нины Ивановны Фадеевой: неожиданно, непостижимо, непоправимо…
Возможна ли женщине мертвой хвала?
О. Э. Мандельштам
Это в народной поэзии смерть – «садовница» и утешительница, а в жизни она безжалостна, особенно к тем, кто умеет сопротивляться. Нина Ивановна была сильным борцом. Когда-то она одержала победу в битве с онкологическим заболеванием, потом боролась с высоким артериальным давлением и c другой напастью уже в профессиональной сфере: административным невежеством, обрушившимся на гуманитарное знание и уничтожившим традиционную систему филологического образования.
Студенты любили ее до обожания и боялись до обморока. Магнетизм личности был потрясающий. Она излучала ум, гибкий и взыскательный, склонный к афоризму и парадоксу. Влюбленная в театр, она сама любила «играть», переходя от одной роли к другой. Сегодня на семинарском занятии – лучшая «подруга» старшекурсников, завтра на экзамене – фея с топором. Ее лекции превращались в интеллектуальный праздник: информативные и артистичные, они пленяли широтой эрудиции, фундаментальностью и свежестью мысли, неизменным остроумием с примесью легкого кокетства. Ни в ком из коллег наука о литературе не казалась такой академически строгой и привлекательной одновременно. Легко и непринужденно она поднимала филологическую планку, требуя от студентов и аспирантов абсолютной самоотдачи, будь то теория литературы, зарубежная литература XX века, теория драмы или драматургия А. П. Чехова. Во всех этих областях авторитет ее был непререкаем.
Дело, разумеется, не в научных заслугах, которых у Нины Ивановны было достаточно (организация конференций, сборники, книги, диссертации, защищенные под ее руководством и т.д.), а в убедительности любого жеста, заставляющего одних замирать от восторга, а других – от робости перед очаровательной, умной и своенравной женщиной. Она выработала свой стиль, благородно-изысканный и утонченно-экспрессивный, основанный на безупречном художественном вкусе и прекрасном знании мировой культуры.
Общение с ней всегда было словесным приключением. Оно влекло собеседника к вершинам языка, поднимая над мелководьем банальностей и трюизмов. Ее речь, интонационно богатая, почти театральная, оставляла ощущение творимого на глазах искусства с использованием всех красок стилистического спектра. Языковая выразительность перетекала в доклады, лекции, статьи, которые, несмотря на импрессионистические мазки, оставались образцом теоретической строгости и культурно-исторической достоверности.
Она мало говорила о том, что интересует большинство женщин: мода, отдых за границей, кулинарные открытия. При этом была неподражаема в палитре нарядов, посетила множество стран, любила побаловать коллег домашней выпечкой. Ее страстью были цветы, за которыми она ухаживала на даче, как добрая госпитальная сестра. «Я ведь цветочница», – не без кокетства говорила она, прекрасно зная, что все видят в ней герцогиню.
Она любила жизнь, ибо не раз оказывалась у последней черты. Любила радости профессионального общения, где бокал хорошего вина в компании единомышленников делал ее царицей вечера. Любила дискуссии и бродяжий дух конференций. Не любила душевной неразвитости, интеллектуального самодовольства, политической пошлости в базарно-патриотическом духе.
Я пишу эти строки, глядя в окно на щедрое китайское солнце, которого она не увидит. «У меня закончился чай. Когда же Вы приедете?» – вопрошало ее последнее письмо. Чай давно куплен, но подарить его Вам, Нина Ивановна, невозможно. Оставлю чай на кафедре, и мы будем пить его с коллегами под хруст баранок и сушек с их математически прозрачной семантикой («Навсегда расстаемся с тобой, дружок. / Нарисуй на бумаге простой кружок…»). Думаю, Вам как знатоку символов это пришлось бы по вкусу.
А. Г. СТЕПАНОВ, доцент кафедры теории литературы филологического факультета ТвГУ
0
