ЧТО ПОМОГЛО НАШЕМУ ЗЕМЛЯКУ ПЕРЕЖИТЬ БЛОКАДУ ЛЕНИНГРАДА
Юрий Аппенянский – личность незаурядная. В 79 лет он стал студентом исторического факультета ТвГУ. Сейчас он пишет курсовую работу по блокаде Ленинграда, при этом сам имея блокадный билет. Юрий Александрович — один из немногих, кто может рассказать правду об этой странице Великой Отечественной. Ведь чем дальше от нас война, тем больше вокруг неё вымысла и откровенной пропаганды
— Я один из немногих блокадников 1928 года рождения. Этим годом заканчивается история детей блокадного Ленинграда, потому что весь 1927 год ушёл на фронт. В ноябре 1941-го мне исполнилось 13 лет. С этого возраста переставали давать детскую карточку. Впрочем, она не означала особых привилегий — это были те же 125 граммов хлеба. 250 граммов получали только рабочие. Я всё время поражаюсь, как солдаты держали фронт! У них было 300 граммов хлеба, причём воевали они в сорокаградусный мороз. Я был уже подростком и много всего помню. Поэтому я не могу слышать, как по телевизору, говоря о блокаде, чудовищно искажают факты. А тех людей, которые могут рассказать правду, уже очень мало осталось на свете.
Например, почти все дети 1934-1937 годов рождения погибли в блокадном Ленинграде. Это были дети без всякой помощи, и у них не хватило сил, чтобы выжить. Спаслись только те, чьи родители работали на одном из двух ленинградских хлебозаводов или на мясокомбинате, где перерабатывали в основном лошадей. Люди приносили домой кости, и на этих костях выживали. А ещё сумели спастись дети, чьи матери трудились в столовых заводов, больниц или яслей. Все детские сады были закрыты, а ясли, как ни странно, работали. По яслям распределялось соевое молоко, оно же выдавалось туберкулезникам — 500 граммов на десять дней. Моя мама болела туберкулезом. И это молоко меня спасало. Я не хотел, чтобы мама со мной делилась, но она говорила: «Если не будешь пить, я вылью». И я пил. Когда по телевизору выступают семидесятилетние «блокадники», я им не верю. Они были младенцами и ничего не могли осознавать. В одной из передач женщина говорила: «Я в то время часто ползала под столом, но не помню, почему». Я тоже часто ползал под столом. Крошки искал. Иногда везло, и находил две или три крошки.
Еще говорят, что всех детей эвакуировали из Ленинграда, и это тоже неправда. Их вывозили, но только с согласия родителей. В первые дни блокады эвакуировали более 60000 детей: два поезда почти сразу разбомбили немцы, остальных ребят отправили в детдома. Меня тоже уговаривали покинуть город, но я отказался уезжать без мамы. И мы не поехали – это был наш город, и мы его отстояли.
Вот когда в Ленинграде кончился бензин, это была трагедия. Машины встали, три дня не было хлеба! Смертность была ужасная. Рабочие хлебозавода на руках разносили буханки, но в наш Выборгский район хлеб не поступал, мы жили далеко от завода. Если бы не ЭПРОН (экспедиция подводных работ особого назначения), город бы не выстоял. Под Невой в мороз 42 градуса эпроновцы провели 60-километровый кабель, и в город пошел бензин. Три недели они работали день и ночь под носом у немцев! Это был подвиг.
В одном из фильмов о блокаде женщина рассказывала, как на улице Ленинграда пала лошадь, люди на нее набросились и тут же растерзали на кусочки. Это вопиющая неправда. Во-первых, лошадей в Ленинграде не осталось, все были на фронте. Во-вторых, блокадники были просто не в силах растерзать животное. Мы же, обессиленные, ползали как мухи осенью. Ходят легенды, что жители Ленинграда ели собак, кошек и крыс, но, я вам скажу, до войны не было моды на собак. В нашем дворе, состоящем из нескольких восьмиэтажек, было всего два пса. А кошкам да и крысам надо было что-то лопать, а еды никакой не было, даже для них. Сейчас по 5-му каналу идёт фильм «Блокада», там 40% неправда. Показывают слёзный эпизод: парторг отдаёт ценному рабочему свою пайку хлеба. Этого не может быть – он без этого хлеба сам умер бы с голоду. Это все дешёвые пропагандистские трюки. Есть ещё фильм по одноименному роману Чаковского «Блокада» — там показано, что ленинградцы штурмуют немецкий штаб, взбегая на третий этаж… А мы поднимались на второй этаж за 20 минут. У нас же были слоновьи ноги, потому что наше основное питание было – кипяток и соль. 100 граммов хлеба мама ухитрялась делить на три раза в день. Запивали этот хлеб именно кипящей водой — может быть, потому что в комнате было +8 градусов. Не знаю, как только наши кишки выдерживали. Или вот показывают, как воду вёдрами из Невы таскали – какая глупость! Мы ходили с маленькими бидончиками, с чайничками, больше было не унести.
А я ещё вот как спасался. Зимой на липах растут коричневые кружочки-семена. Я несколько горстей съедал, и что-то в организм попадало. Как-то принёс своим, а они говорят: «Ты что, Юра, это нельзя есть!» А я говорю: «Это вкусно!» Через много лет после войны я проходил мимо липы и решил попробовать эти штучки. Одну попробовал – только разломил зубами пополам и выплюнул. Такая горечь! А жмых? Для нас это было лакомство. Мама свои модельные туфли обменяла на базаре на жмых. После войны я на этот жмых смотреть не мог. Кроме того, мама ходила в ближайший парк, срывала молодые сосновые побеги и заливала их горячей водой, получался такой коричневый настой — горечь хуже хины! Мама заставляла нас пить, и мы этим насыщались.
Вот сейчас говорят – боевой дух, патриотизм… Не было никакого духа. Когда в животе не пищит, не урчит, а просто дикая боль… Умирающий от голода человек ни о чём больше думать не может. Конечно, ленинградская филармония давали концерты, но у нас не было сил туда дойти. Хотя мне, например, помогал… Шекспир. У нас в квартире стояла «голландка», круглая печь с железным каркасом. У бабушки откуда-то были большие запасы соли. Я прижмусь к печурке, грызу соль и читаю Шекспира. Ещё поражался, как он верно все чувства описывает. После войны я ничего солёного несколько лет есть не мог. Теперь у меня одна почка, и поджелудочная, и печень никуда не годятся.
В апреле меня всё-таки вывезли из города. У меня ногтей на ногах не было, сплошные язвы. Это жуткая картина – эвакуация. Нас посадили в товарный пульмановский вагон, там было 180 человек. На нас пятерых было одно место, и приходилось по очереди по два часа стоять. Но я стоять не мог. Мама выстаивала по три часа подряд, и я сидел на её месте. А пол под нами был весь белый… Это были вши, они ползали повсюду, мы их ловили и сбивали. Удивляюсь, как мы тогда тиф не схватили. Мы хотели ехать к родственникам на Дальний Восток, но за три недели нас даже до Кирова не довезли. Всё время шли эшелоны на фронт. Мы высадились в местечке Ленинское под Кировом. Нас там хорошо встретили, дали целый дом, выделили по мешку картошки на человека, меду, крупы, конопляного масла. И мы быстро поправлялись. С июля 1942 года я уже работал в колхозе. Навоз и сено возил, был подпаском. «Ты что стоишь, видишь, ушла бурая, а ну, бегом за ней!» — кричал пастух. А я бегать ещё не мог.
Из исторических журналов знаю и, может быть, пропишу это в своей курсовой, что в блокадном Ленинграде люди погибали десятками тысяч, а у господина Жданова на столе были фрукты — и апельсины, и мандарины. Под его резиденцией в Смольном находился подземный склад. Хотя в обороне Ленинграда Жданов вовсе не играл роли, оборона держалась на Кузнецове. А спас Ленинград маршал Жуков – да ещё и те люди, которые, несмотря на адские условия, всё-таки не покинули город, и страдали вместе с ним, и вместе с ним радовались победе.
Любовь КУКУШКИНА
0
