Чем-то болен наш народ. И не COVID-19 тому виной
Мы публикуем размышления известного тверского журналиста Сергея Глушкова, который 29 лет назад написал текст для снятой на прошлой неделе мемориальной доски.
Я вспоминаю конец 1980-х – закат перестройки, смутное, шаткое время всеобщего дефицита. Что было тогда важней всего для нас, тверитян? Именно в это время зародилось и быстро обросло сторонниками широкое движение за историческую справедливость, за возвращение городу его исконного имени и одновременно с этим – за справедливость по отношению ко всем пострадавшим в годы беззаконных репрессий.
Еще были живы чудом уцелевшие узники сталинских лагерей и тюрем, многим помнились пережитые в детстве ночные аресты родных и долгие годы жизни с клеймом сынов и дочерей «врагов народа». В поселке Химинститута были дома, почти сплошь заселенные норильчанами, заработавшими квартиры тяжким трудом на Крайнем Севере. Почти все они либо сами прошли через ужасы ГУЛАГа, либо были близкими родственниками узников. Да и среди коренных тверитян мало было семей, которые не были бы затронуты беззаконными репрессиями.
Потому и первый митинг в Твери (тогда еще Калинине), прошедший 26 ноября 1988 года по народной инициативе, а не по воле начальства, как бывало прежде, был посвящен именно памяти жертв репрессий. Сколько боли выплеснулось на том митинге, сколько прозвучало горьких историй о разбитых судьбах, разлученных семьях, о детях, наказанных за несуществующие вины родителей!
Мне, в ту пору учителю средней школы № 1, довелось быть ведущим на том митинге. Особенно запомнилось выступление Сарры Марковны Эпштейн – очень почитаемой в нашей школе как заслуженного педагога и организатора народного образования еще в 1930-е годы. Ее арестовали по вздорному доносу и почти год мучили допросами, всячески издеваясь над молодой тогда женщиной. И происходило это в том самом здании на Советской улице, где в 1950-е годы обосновался медицинский институт (ныне университет), а до того располагалось управление НКВД.
Той осенью мы, участники, можно сказать, стихийно возникшей инициативной группы, начали собирать свидетельства о творившихся в прошлом беззакониях. Прослышав об этом, к нам потянулись вереницы людей, несших фотографии, документы, письма, готовых просто рассказать о том, что пережили сами или знали по рассказам родных. Те, кто по старости не могли прийти сами, звонили и звали к себе. Побывал я тогда в гостях и у Дмитрия Никитовича Дементьева (отца знаменитого поэта), восемь лет жизни которого забрал ГУЛАГ.
А сколько было историй, связанных именно с тем зданием на Советской! Там, например, допрашивали фигурантов так называемого Карельского дела. По нему было арестовано 139 человек, обвиняемых в создании мифической террористической организации, якобы собиравшейся присоединить созданный на территории нашей области Карельский национальный округ к Финляндии. За время следствия несколько человек умерло от пыток, а само дело в 1940 году, во время так называемой бериевской волны, было прекращено. Но освободили не всех… Алексею Антоновичу Белякову, когда он рассказывал мне об этой истории, было 90 лет. Главным его «преступлением» было создание учебника карельского языка.
Слышал я и рассказы о том, как из этого здания везли в телегах тела расстрелянных, чтобы закопать на краю Волынского кладбища. Позже эту часть кладбища превратили в дорогу, и кости казненных оказались в ее насыпи. Но в 2005 году останки около ста расстрелянных обнаружились рядом с церковью Серафима Саровского и были торжественно перезахоронены.
К весне 1989 года собранных материалов хватило для создания первой выставки «Трагедия в документах». Спустя год большая выставка на ту же тему открылась в главном музее области…
За последующие годы о том, что происходило в то трагическое время в здании на Советской, стало известно неизмеримо больше.
То же самое можно сказать и об истории с военнопленными поляками. В апреле 1992 года мы с Юрием Шарковым целую неделю в Варшаве вели прием родственников убитых в том же здании польских граждан, бывших узников Осташковского лагеря военнопленных. Нам показывали письма, посланные из лагеря. Последние даты были обозначены мартом – апрелем 1940 года. А потом все – обрыв, молчание.
О том, что произошло той весной, стало известно по результатам следствия, проведенного Главной военной прокуратурой тогда еще СССР в 1991 году. Многие материалы следствия, в том числе протоколы допросов бывшего начальника Калининского УНКВД Дмитрия Токарева, опубликованы. Все попытки опровергнуть их строятся на домыслах, фантазиях и откровенной лжи.
Почему же в самый канун Дня Победы у здания со столь печальной историей появляются безымянные и безликие люди и с помощью лома сковыривают со стены напоминания об этой истории? Почему в обосновании этого безумного деяния, подписанного и.о. прокурора Центрального района, отрицается очевидное, а известное объявляется неизвестным и требующим каких-то новых доказательств?
Самое же удивительное и печальное видится в том спокойствии, с которым наша тверская общественность восприняла это надругательство над памятью о наших безвинно наказанных отцах и дедах. Неужто не понимаем мы, что потеря этой памяти чревата возможностью возвращения к царившему в не столь уж далеком прошлом беззаконию?
Приобщенность этого деяния ко Дню Победы придает ему оттенок особого цинизма. В колоннах «Бессмертного полка» среди портретов наших воевавших дедов и прадедов не так уж мало лиц тех, кто успел хлебнуть лагерной баланды до войны или испить ее после – за плен, вымышленные преступления, по злому навету. Неужели мы хотим ополовинить нашу историю, оставив в ней только героическое и вычеркнув горькие страницы, не догадавшись об их глубинной связи?
При всей нелепости произошедшего 7 мая у стены Тверского медуниверситета это событие, к сожалению, не выглядит случайным. Политизация истории, попытки препарировать ее под тем или иным углом характерны не только для России, но и для значительной части современного мира. Противостоять этому опасному процессу можно, лишь добиваясь полноты правды, а не только «нужной» нам половинки.
Глупо и опасно, например, отвечать на снос памятников советским солдатам в Польше отрицанием фактов убийств польских граждан в СССР. Кстати говоря, далеко не все поляки одобряют уничтожение памятников. Да и наши соотечественники, если судить по волне возмущения, вызванной снятием именно польской памятной доски, что прокатилась по просторам Рунета, мыслят не столь одномерно и примитивно.
Знаменательно и то, что отрицание преступления, совершенного по отношению к полякам, почти автоматически привело к попытке сокрыть память и о наших безвинно пострадавших соотечественниках. Одна ложь тянет за собой другую, и вырваться из этого порочного круга можно, лишь отметая всю неправду, независимо от того, нравится она нам или не нравится.
0
