Последние большие премьеры Тверского театра драмы – сплошь инсценировки. Не берусь судить о причинах такого поворота, но факт налицо: и «Анна Каренина» (16+), и «Мастер и Маргарита» (16+), и последняя новинка «Географ глобус пропил» (18+) – трансплантации романных текстов.
В отличие от двух признанных вершин отечественной словесности «Географ…» Алексея Иванова рассказывает о временах не столь отдаленных: действие, судя по жизненным реалиям, происходит в середине 90-х, когда и создавался 26-летним автором из Перми текст, вышедший отдельным изданием лишь в 2003-м. Вполне заслуженно роман был тогда горячо принят читателями и почти восторженно – литературной критикой преимущественно либерального толка.
По странному совпадению, в новом спектакле, как и в предыдущей постановке по Булгакову, театр выстраивает полифонию трех сюжетных линий. Это отношения главного героя с его окружением – семейным и дружеским, это его воспоминания десятилетней давности об окончании школы и, наконец, история «войны» с непокорным классом, которому приходится преподавать скучную экономическую географию.
Задача, как говорил известный исторический персонаж, архисложная. И сказать, что в спектакле получилось идеально, без единого шва свести все линии в художественное единство – явное преувеличение.
По конечному результату понятно, что старания режиссера-постановщика Андрея Цисарука то и дело наталкивались на препятствие поистине непреодолимое – драматургическое несовершенство инсценировки. Её автор, поставив задачу вместить в театральный вариант как можно больше сюжетных линий и коллизий романа, вынужденно жертвовал психологической проработкой образов и мотивациями персонажей. А по большому счету – законами драматургии.
Прежде всего эти жертвы оказались заметны в первой части постановки. В ней Геннадию Бабинову актерскими средствами потребовалось представить образ своего персонажа в почти кинематографическом монтаже стремительно сменяющих друг друга преимущественно диалогических сцен. Инсценировщик утяжелил задачу исполнителя главной роли еще и объёмными монологами, нагрузив чрезвычайным объемом текста. Зрителю предлагается разобраться в калейдоскопе сцен с пятью женскими персонажами, чьи характеры и биографии приходится скорее угадывать, чем узнавать.
Нет, уволенный из научного учреждения в суматошную пору первых рыночных перемен биолог Виктор Служкин – отнюдь не ловелас и не донжуан, хотя женщины к нему тянутся. Можно сказать все, кроме жены, предлагающей супругу-неудачнику заменить интимную жизнь договорными отношениями. Дарья Осташевская в этой роли привычно привлекательна и темпераментна, так что остается гадать об истинных причинах такого фортеля ее Нади (в романе – женщины другого плана: эмоционально холодной и всегда раздраженной). Поэтому психологически мало убедительным представляется финал спектакля с внезапно возникающим взаимопониманием глубоко отчужденных участников полуразвалившегося супружеского союза. (Что выглядит прямым режиссерским насилием и чего, кстати, не было в романе-первоисточнике).
В поединке с буйным девятым классом, который, почуяв растерянность взрослого мира перед лавиной перемен девяностых годов, превратился в бурсацко-шкидовскую вольницу, у незадачливого педагога, кажется, нет шансов. Но вторая часть спектакля – более цельная в плане действия и темпоритма – награждает зрителя и драматическим напряжением, и художественно состоявшимся раскрытием коллективного характера класса. Ребята, первоначально вступившие в жесткую конфронтацию с учителем, пройдя невольно спровоцированное им испытание на взрослость и коллективизм, будут сожалеть о расставании со своим географом – неумелым, пьющим, но добрым и честным.
Интересный режиссерский ход найден для пунктирно возникающих воспоминаний героя о своих школьных годах. Те же исполнители, что играют современную часть сюжета, мгновенно становятся людьми из прошлого десятилетия – восьмидесятых годов прошлого века. Правда, вызывает недоумение сцена злой шутки с включением на похоронах директора школы вовсе не подходящей случаю музыки. В спектакле непонятно, чем вызвана хулиганская проделка героев спектакля и как она могла сказаться на их биографиях.
Зато сцены увлекшего даже главных бузотеров класса трудного туристического похода поставлены и сыграны изобретательно и увлеченно, а сплав на катамаране через опасные пороги логично становится впечатляющей кульминацией спектакля. Но сопутствующий ей пластический эквивалент в виде небезопасного для актеров перехода исполнителей ролей Служкина и влюбленной в него школьницы Маши по перилам бельэтажа над головами зрителей партера представляется всё-таки перехлёстом режиссерской изобретательности.
Коллективный портрет класса, воплощенный молодыми актерами, влившимися в труппу академического театра в прошлом и нынешнем сезонах, явно удался. Заметна их увлеченность современным материалом после уже сыгранных итальянцев эпохи Ренессанса и персонажей русской классики позапрошлого века. Им удается органично воспроизвести на сцене типажи еще близких им по возрасту старшеклассников, которых они стараются наделить запоминающимися индивидуальными чертами.
И пусть главный герой не был вместе со своими учениками на порожистой стремнине – именно он, как явственно показывают постановщик и исполнители ролей, научил ребят науке преодоления. Вот только овладел ли этой наукой сам?
Перевод прозы на театральный язык всегда являлся задачей головоломной. Тем более, когда в основу сценического действия берется не классическое произведение с устоявшейся вековой репутацией, а текст, принадлежащий недавней эпохе. (Впрочем, для молодых актеров уже и не столь близкой).
В российской истории каждый период политических перемен, времена трудных порогов Истории вызывали в литературе всплеск критического начала. В эпоху реформ царя-Освободителя – произведений Салтыкова-Щедрина и мифического Козьмы Пруткова, после большевистского переворота и гражданской войны – книг Зощенко, Ильфа и Петрова, Олеши, в «оттепель» – сатирической фантастики Стругацких и великой поэмы Венедикта Ерофеева, затем – рассказов Сергея Довлатова. По меньшей мере два романа Алексея Иванова по-своему задали тональность отечественной прозе рубежа веков. Его герои попадают в парадоксальные, порой трагикомические ситуации и упражняются в слегка натужном остроумии, скрывая растерянность перед поворотами неузнаваемо меняющейся жизни. Эта сторона романа, ставшего теперь усилиями коллектива Тверского театра драмы явлением сценического искусства, не потеряла злободневности и в наши дни. В наше время, так же чреватое переменами и способное озадачивать, как и изображённое талантливым русским прозаиком в повествовании о растерянном географе, искавшем себя в усложняющейся действительности.
Валерий Смирнов
фото: Руслан Чечин и Олег Метлин
0
