В праздничные дни состоялись премьеры двух спектаклей в тверских театрах – ТЮЗе и драматическом. Они продемонстрировали два разных подхода к святой для нашего народа теме.
Оба творческих коллектива отправились в поиск нехожеными прежде путями. Об этом говорит хотя бы тот факт, что в программках обоих юбилейных спектаклей отсутствуют фамилии драматургов. Театры обошлись без литературной основы? Нет, конечно, она была, но оба раза сформирована на несценических текстах.
Жанр спектакля Тверского театра драмы «Небо. Родина. Любовь» (16+) можно определить как «музыкальное ревю». А можно – как погружение в коллективную память. Только не о великой войне – её реалии сегодня помнят те, кому за девяносто, – а в память о любимых всеми песнях и «военных» фильмах.
В истории театра отмечен факт: после победного 1945-го героико-трагический репертуар на сценах был резко потеснен комедийным. Сказалась необходимость психологической разрядки после четырех лет невероятного общенародного напряжения всех сил. И вместе с классикой смехового жанра на сцену буквально хлынули комедии о вчерашней войне. В кино эту тенденцию ярче всего воплотил фильм «Небесный тихоход», снятый в 1945 году в еще не залечившем блокадные раны Ленинграде. Критики разносили картину в пух и прах: легковесно, несерьезно, условно, нереально… А публика с удовольствием смотрела и сходу подхватывала полюбившиеся песни.
Режиссеры театра драмы Александр Павлишин и Иоланта Мельникова к сюжету фильма о майоре с негероической фамилией Булочкин, «сосланном» после госпиталя в эскадрилью «тихоходов» – самолетов У-2, к тому же укомплектованную летчицами-женщинами, отнеслись в полном соответствии с заданным жанром, то есть легкомысленно. Сделав пунктирно воссоздаваемую сюжетную канву старого фильма лишь предлогом для включения в сценическое действие максимального числа музыкальных и танцевальных номеров. Одновременно насытив сюжет узнаваемыми репликами из других фильмов о войне.
Получившееся в итоге представление дало зрителям возможность в энный раз послушать всем известную советскую песенную классику от «Катюши» с «Синим платочком» и «Смуглянки» до «Я сегодня до зари встану…» и убедиться в том, что руководитель музыкальной части театра (Иоланта Мельникова) и балетмейстер (Наталья Чернина) добиваются отличных результатов от драматических артистов.
Львиную долю песенных номеров исполнили в представлении Алексей Майский и Никита Березкин. При этом если первый старательно следовал утвердившейся десятилетиями академической манере, то второй рискнул использовать певческие приемы современных рок-исполнителей – и добился успеха, позволив взглянуть на старые песни свежим взглядом.
Свежим взглядом на сценическую трактовку исторического сюжета озаботился и режиссер Евгений Зимин, представивший зрителям ТЮЗа спектакль о войне «Седьмая симфония» (12+). На сцене – атмосфера блокадного Ленинграда, но речь не о знаменитой симфонии Шостаковича, исполнявшейся в осажденном городе, а о другом классическом шедевре – симфонии № 7 Бетховена. В ней звучат темы страданий и утрат, но написана она была в мажорной тональности, связанной в сознании музыкантов и слушателей с утверждающим, радостным, торжествующим началом.
В основе спектакля – повесть ленинградской художницы Тамары Цинберг. Она молодой женщиной пережила в блокаду утрату любимого человека, от голодной смерти спасла трехлетнего сына. Повесть «Седьмая симфония» ценна достоверностью множества деталей быта осажденного города и психологии его жителей.
Режиссер-инсценировщик ввел в спектакль фигуру Рассказчика, безошибочно доверив ее уникальному Александру Романову. Стихотворение Мандельштама «Ленинград», предваряющее действие, может показаться неуместным, никак не связанным с сюжетом, но актер (благоразумно опустив последнюю строфу) читает его так, что спектакль получает поэтический эпиграф, настраивающий зрителя на нужную эмоциональную волну.
Спорной может показаться идея использовать в постановке приемы пантомимы и хореографии. Уместны ли эти элементы в спектакле высокого драматического накала и документальной достоверности, которую привносит проекция хроникальных кинокадров города – умирающего, но не сдающегося? Но актеры органично переходят от реалистического воспроизведения достоверных, жизненных эпизодов повести к условному сценическому языку. Евгений Зимин и хореограф Артур Ощепков таким способом избежали опасности излишнего нагнетания натуралистических деталей, выиграв при этом в художественной образности.
Центральный образ девушки (в начале спектакля, уводящего зрителя в студеный февраль 1942-го, еще подростка) воплотила на премьере Инна Волкова. Трогательная, но не беспомощная, попадающая в почти безвыходные ситуации, но не сдающаяся девочка-блокадница. Она волею случая осталась в замерзающем огромном городе не просто одна, но еще и с брошенным чужим малышом на руках. Актриса убедительно создает образ взрослеющей на глазах зрителей героини, несмотря на все невзгоды верящей в людей, в доброту, и совершающей с этой верой свой личный подвиг, спасая жизнь чужого ребенка и ею же врачуя выжженную войной и утратами душу зрелого мужчины, потерявшего семью.
Менее выразительным эмоционально получился образ Воронова – инженера, ставшего артиллеристом. Представляется, что у актера Дмитрия Федорова вместе с режиссером еще есть возможности обогатить и углубить этот сценический образ. В «госпитальных» сценах он пока проигрывает яркой и изобретательной работе Алексея Измайлова, создающего характер молодого офицера, подкупающий живостью и обаянием.
Повесть за шестьдесят лет после создания дважды стала основой для кинофильмов, существенно отходивших от её сюжетной канвы. Оба раза кинематографистов смущал финал «Седьмой симфонии» – слишком мажорный, оптимистичный, хотя речь в нем шла о настроениях далеко не самого благополучного 1946 года. Евгений Зимин сделал финал светлым и обещающим, таким, каким он был написан художницей-блокадницей Тамарой Цинберг. И негромкой патетикой такого решения постановщик перекинул мостик из послевоенного трудного времени в будущее. То будущее, которого хотели и о котором мечтали люди, выстоявшие в величайшем испытании. Потому что, как написал о ленинградцах в феврале 1944-го другой великий поэт, их «правота была такой оградой, которой уступал любой доспех».
Валерий Смирнов
0
