18 апреля отмечается Международный день памятников и исторических мест. В Тверской области на государственной охране состоит более 10 тысяч объектов культурного наследия. Гостем подкаста «Днесь» (проекта главного редактора портала «Стол» Андрея Васенева и главного редактора издания «Караван Ярмарка» Марии Орловой) стал Александр Попов, архитектор-реставратор высшей категории, реставратор памятников древнерусского зодчества, лауреат Государственной премии РСФСР 1991 года в области архитектуры.
«Караван» представляет читателям ключевые мысли из этой беседы.
– Александр Владимирович, вы окончили Московский архитектурный институт и занимаетесь реставрацией с 1972 года. Какие работы для вас являются знаковыми?
– Я работал в десяти регионах и в России, и еще в двух странах за рубежом. Я отреставрировал много памятников. Например, аббатство – вторую мастерскую русского художника Василия Поленова в Тульской области. Церковь Димитрия Солунского в Верхней Уфтюге Архангельской области, терем Асташово, который находится в лесах Чухломского района Костромской области.
Как правило, когда ты приступаешь к реставрации памятника, ты еще сам до конца не понимаешь, что он собой представляет. Когда мы закончили асташовский терем, был закат, и я вдруг увидел всю красоту и мощь этого памятника и подумал: «Как я раньше мог этого не видеть?!»
– В 1999 году Международный совет по сохранению памятников и достопримечательных мест принял стандарты реставрации деревянной архитектуры, включающие обучение ремесленным технологиям того или иного периода. Принципы, сформулированные в этих документах, соблюдаются при реставрации во всех цивилизованных странах. Вы участвовали в создании и формулировании этих принципов. Расскажите о них подробнее.
– Главный принцип реставратора – максимально сохранить подлинное. Когда я окончил МАРХИ, то попал на реставрацию усадьбы художника В.Д. Поленова на реке Оке в Тульской области. Мне встретился один мастер, у которого я многому научился. Когда я приехал в Уфтюгу, то на одном из зданий были сняты верхние балки. Можно было увидеть, как древний мастер работал. Я не смог это повторить. Через некоторое время мне попалась книжечка о результатах археологической экспедиции, в которой были найдены инструменты восемнадцатого века. С фотоснимков я сделал реплику инструментов и долгое время учился ими работать. Вскоре выяснилось, что в каждом веке и в каждом регионе России могли быть свои инструменты.
– Почему лучше вести реставрационные работы репликой старых инструментов, а не новыми и современными?
– Смотрите, ранний и поздний Рембрандт – два разных художника. Поздний Рембрандт поменял холст, кисть, подходы к работе. С помощью современных технологий вы не сможете сделать такую же работу, как и он. У вас получится что-то свое.
Ремесленники, которые создавали деревянную архитектуру, были уникальными мастерами, которые умели работать вместе. Двадцатый век нам показал, что как только это ремесло уходит из памятника, он теряет свою ценность. То есть сегодня с помощью бензопилы и других современных инструментов можно сделать новые Кижи, но там нечего будет смотреть.
В деревянной архитектуре много нюансов, полутонов, которые человек не может сам себе объяснить, но чувствует интуитивно. Важно проводить лекции, встречи, рассказывать людям о ценности деревянных памятников архитектуры, чтобы они понимали, какая красота их окружает.
– Над какими проектами вы сейчас работаете?
– Я занимаюсь реставрацией с 1972 года. Сначала у меня была мастерская, затем я создал «Реставрационный центр – архитектура, производство, обучение» в городе Кириллове Вологодской области. При нем я собрал музей инструмента. Всего 4000 экспонатов – от четвертого тысячелетия до нашей эры до двадцатого века. Я обучил многих мастеров, которые занимаются реставрацией дерева. У них уже есть свои ученики. К сожалению, так сложилось, что я остался без центра, без сотрудников и возможности работать.
– В Тверской области и по всей России тысячи памятников нуждаются в реставрации. Почему этот процесс движется так медленно?
– Реставраторы работают по расценкам 1984 года. И до 2012 года существовали поправочные коэффициенты. С тех пор они не менялись, а все материалы, естественно, подорожали. А когда сметная стоимость ниже себестоимости, то вариантов всего два: первый – либо ты должен делать заведомо то, что делать нельзя, и второй – либо ты должен вовсе отказаться от работы.
До 2014 года некоторые реставрационные работы оплачивали частные спонсоры. Я реставрировал несколько памятников по заказу предпринимателей. В 2014 году многие меценаты уехали в Европу.
– Процесс реставрации не движется только из-за недостаточного финансирования?
– Многие законы в нашей стране, скажем мягко, написаны непрофессионально. Я говорил об этом на многих конференциях. Если я четко выполняю пункт №1, то я нарушаю как минимум пункты №2 и №3. Если я хочу работать, соблюдая букву закона, я в любом случае стану нарушителем. И поэтому я должен делать то, как мне говорит заказчик. Я же считаю, что профессионал должен работать так, как он понимает.
Сейчас впервые в своей карьере я столкнулся с ситуацией, когда у меня нет работы, а у меня семья, маленький сын. Если меня позовут работать за границу, то я рассмотрю это предложение, но если у меня будет хотя бы маленькая возможность работать в родной стране, я ей воспользуюсь.
– Многие москвичи не ходят в Третьяковскую галерею, поэтому не знают, какие сокровища там хранятся. Жители Твери тоже редко задумываются о том, рядом с какой красотой они живут. Какие работы вы выполняли в Тверском регионе?
– Я реставрировал частный дом в Торжке в 2018 году. Потом было несколько попыток отреставрировать уникальную многоярусную церковь восемнадцатого века в Торжке, которая стоит на берегу Тверцы. Несмотря на то что реставрацию поддерживает сама епархия, пока ничего не получилось.
Это уникальный памятник деревянной архитектуры, которых очень мало осталось в России. Деревянные храмы редко расписывали. И если низ церкви в Торжке перебирался, то верх нет – он подлинный, с сохраненной росписью. Одна из особенностей русской деревянной архитектуры заключается в том, что при помощи сруба мастера могли делать любую форму – четверик, восьмерик и т.д. В деревянной церкви в Торжке своды рубленые, сомкнутые своды в алтаре и в трапезной. В этом храме есть переход от четверика к восьмерику, так называемые тромбы – это то, что перешло в русскую деревянную архитектуру из каменной.
– Почему процесс реставрации не начинается?
– Я лично общался со многими федеральными министрами культуры. Пока не знаком только с действующим министром Ольгой Любимовой. Чиновники мне часто говорили: «Скажи нам, в чем ключевая проблема?» Но их множество: ценообразование, отсутствие профессионально подготовленных кадров, законодательство, которое не помогает, а мешает работать. И все эти задачи нельзя решить по одной – только комплексно.
Сейчас государство выделяет деньги не на то, чтобы сохранить, а на то, чтобы уничтожить памятники культуры.
– Почему вы так считаете?
– Смотрите, у вас есть картина. Вы отдали ее на реставрацию, а взамен получили копию, которую реставратор «улучшил» по своему пониманию. Что вы сделаете? Обратитесь в полицию. С архитектурой то же самое. А сейчас многим заказчикам все равно, что они получают на выходе.
Поймите, такой деревянной архитектуры, как на территории нынешней России, больше нет нигде в мире. Есть такой архитектор Норман Фостер, у него был фотограф, который приезжал в Россию. Он был потрясен нашей деревянной архитектурой. Он издал о ней книгу и снял фильм. Он был удивлен тем, что она в мире мало кому известна. Я очень надеюсь, что ее получится сохранить.
Беседу вел Андрей Сабынин
фото: подкаст «Днесь», «Вести»
0
