КАК ЖИЗНЬ ДОЯРКИ ИЗ-ПОД МАКСАТИХИ ПРЕВРАТИЛАСЬ В АД
В деревне Ручки, что под Максатихой, 3.30 утра. Вокруг темно, только ферма светится слабыми огнями. Почти все коровы ещё дремлют, некоторые встали и сонно вертят головами. Доярка тётя Нина Бреднякова гремит вёдрами в подсобке и бросает на нас удивлённый взгляд: «Охота вам, девочки, не спать, по говну ползать?»
КРУГ ПЕРВЫЙ. СЕМЬЮ КОРМИТЬ НАДО
Её день начинается одинаково уже тридцать четыре года. Подъём в три часа утра (или всё-таки ночи?), требовательно мычащие бурёнки, едкий запах навоза, монотонный шум доильных аппаратов.
Тётя Нина кидает в железное ведро с водой белую марлю. Это худенькая женщина в сером потрёпанном халате, из-под которого выглядывает фиолетовое платье в пятнах. Ситцевая косынка прикрывает гладкие чёрные волосы.
— Вставайте, вставайте, подъём! – она хлещет коров мокрой тряпкой по крупу, затем ржавым скребком начинает загребать сено на середину прохода. Раздаётся дикий скрежет, и, чтобы задать вопрос, приходится очень сильно кричать. Тётя Нина кричит в ответ, она вообще разговаривает громче обычного.
— Это потому, что я плохо слышу, — объясняет доярка. — У нас здесь всё гремит, и рано глухота развивается.
— Когда вы домой придёте, спать ляжете?
Она смотрит на нас, как на дурочек. Потом снисходительно объясняет:
— Кто же днём спит? Нормальному человеку семь часов для сна хватает.
— А во сколько вы ложитесь?
— Бывает, в десять, а то и в одиннадцать.
Нехитрые арифметические вычисления доказывают, что тетя Нина лукавит: спать ей приходится никак не семь, а четыре-пять часов. К тому же доярка живёт не в Ручках, а в соседних Ямниках. Чтобы попасть на ферму, она должна перейти через двухкилометровое поле, а это ещё как минимум полчаса.
С утра до ночи тётя Нина беспрестанно работает: в коровнике, потом дома, опять в коровнике и так по кругу. Сама женщина называет свою работу адской.
— А что вас заставляет сюда приходить?
— Трудиться надо, семья ведь у меня. Мать ещё жива, двое сыновей, внучек трое.
Потом выясняется, что муж тёти Нины, гражданин не пьющий и в целом положительный, занят на трёх работах, сыновья о матери не забывают, да и живёт семья в основном натуральным хозяйством. Значит, дело вовсе не в деньгах. Тогда в чём?
КРУГ ВТОРОЙ. ЛУЧШЕЕ, КОНЕЧНО, ПОЗАДИ
Сейчас тётя Нина обслуживает 43 коровы. Когда она начинала работать, на каждую доярку приходилось по 25 голов.
— Я в 17 лет школу окончила. В июне мне аттестат дали, а в июле я уже на ферму пришла.
Это было в 1977 году. Страной правил Брежнев. Потом были Андропов, Черненко, Горбачёв, Ельцин, Путин. Сейчас у власти Медведев, а вместе с ним — Сколково, Твиттер и форумы сознательной молодежи на Селигере. А тётя Нина таскает всё те же оцинкованные бидоны, выносит на вилах сухие коровьи лепешки, процеживает молоко через марлю. Она живёт с постоянной оглядкой на прошлое:
— При советской власти за нашу работу деньгу большую платили. Всё можно было купить.
Потолок коровника покрыт серо-зелёной плесенью. В углах, на двери, на стойлах – свалявшаяся паутина. Лампочки облеплены миллионом мелких мошек, отчего плохо пропускают свет.
— Утром темно, когда встаю. Вечером темно, когда прихожу, — горько вздыхает тётя Нина. – Кажется, что я в сплошной ночи живу.
В священных книгах сказано, что ад – это мучение темнотой в присутствии света. Коровник наполняется гулким звоном цепей. Тётя Нина подставляет бидон под очередного рогатого «дьявола»…
За зарплату в 6000 рублей она не только исполняет обязанности доярки, но и тянет на себе массу дел, на которые охотников не нашлось. Задаёт силос коровам, по утрам выносит на вилах сенные объедки, моет ведра и бидоны. Даже роды у коров принимает сама.
— Как схватки начнутся, сразу в стойло ведёшь. Телят относим в пристройку, греться под красную лампу, потому что зимой у нас холодно.
— А разве ферма не отапливается?
Тётя Нина хрипло смеётся:
— Да какое отопление? Коровы надышат – вот и отопление. Если рабочие ферму хорошо утеплят — не замерзнем.
Коровник хранит следы прошлогоднего «зимнего утепления» — щели набиты дырявыми мешками с соломой.
КРУГ ТРЕТИЙ. ДРУГИЕ ДОЯРКИ НЕ ПРИЖИВУТСЯ
Болтливая продавщица в деревенском магазине «Престиж» описала сообщество местных доярок одной, но ёмкой фразой:
— Среди них только Бреднякова путная, остальные — беспутные.
— Правильно, — согласно кивает тётя Нина. – В деревне путные все, кто не пьёт. Я почти всегда одна в коровнике. Недавно две доярки, 37 лет и 44 года, когда водка закончилась, нашли пятилитровую канистру стеклоочистителя. Одна утром умерла, а вторая через три часа, когда ещё хлебнула – видно, мало ей показалось.
Эти дикие истории тётя Нина излагает, почти не меняя интонации, крича напряжённым хриплым голосом. Некоторые гласные она растягивает – «спи-и-ваются».
— Что же, теперь совсем некому работать?
— Конечно! На прошлой неделе 16 голов сдали на мясокомбинат, и ещё собираемся. Я не успеваю за всеми ходить.
Только вчера в коровник устроились две доярки, мать и дочь, приехавшие из соседнего Красного Холма.
— Наверняка и эти пьют, — рассуждает тетя Нина.
Она отказывается верить, что кто-то, кроме неё, приживётся на этой ферме.
КРУГ ЧЕТВЕРТЫЙ. НАД КАЖДОЙ КОРОВОЙ НЕ НАПЛАЧЕШЬСЯ
На ухе у каждой коровы жёлтые пластиковые бирки. Там выбит номер этой бурёнки в ветлечебнице: – если она заболеет, это поможет врачу назначить правильное лечение.
— Они часто умирают?
— У коровы век-то кроткий. Раньше за животным лучше следили, они жили и по 17 лет. А сейчас, дай бог, семь лет протянут. Если будет рожать и матка выйдет – ей сразу ножик в горло. А порой сторож запьёт и недосмотрит за животными. Недавно тёлка на цепи повесилась. Угодила рогом в кольцо, запуталась и выбраться не смогла.
— Вы плачете, когда коровы умирают?
— Над каждой не наплачешься, — отрезает тётя Нина.
— А молоко вы пьёте?
— Сама не пью, оно мне уже вот где сидит, — тётя Нина проводит ребром ладони по горлу. – Но корову держу, потому что внучки молоко любят.
— Хотите, чтобы девочки пошли по вашим стопам?
Тётя Нина ничуть не удивляется этому дурацкому, брякнутому спросонья вопросу. Она окидывает скептическим взглядом ферму и произносит со знанием дела:
— Пока внучки вырастут, тут ни одной коровы не останется.
КРУГ ПЯТЫЙ. Я МЕЧТАЛА СТАТЬ НИКЕМ
— Как вы считаете, доярка – это уважаемая профессия?
— Да что вы! Уважаемая! – иронизирует тётя Нина. – Раньше ещё помнили, какая у нас трудная работа. А сейчас старые пердуны хотят продлить пенсионный возраст до 60 лет. Если так, я работать не смогу, мне, дай бог, до пенсии дотянуть.
— Кем вы мечтали стать в детстве?
— Да никем не мечтала! У меня отец рано умер, о профессии не было и речи. Раньше председатели по деревням ездили, агитировали молодёжь становиться доярками и механизаторами. Я и пошла.
Окна коровника вместо стёкол залеплены плотным целлофаном. Он усыпан мошками, покрыт грязными подтёками. В окне почти не видно зарождающегося утра.
— Идите спать, — добродушно махает рукой тетя Нина. — А то склероз раньше времени наживёте.
КРУГ ШЕСТОЙ. МЕЧТА В ПРЕДЕЛАХ ДВОРА.
18.00. Деревня Ямники. Бледно-зелёный деревянный дом с резными наличниками. Голая Барби валяется возле ржавой колонки. У крыльца стоит выцветшая коляска для кукол, образец советской игрушечной индустрии. На траве возятся Настя и Полина, тёти Нинины внучки восьми и трёх лет.
Их бабушка ворошит траву деревянными граблями — готовит ужин для собственной коровы по кличке Дама.
— Тётя Нина, чем вы занимались с тех пор, как пришли с фермы?
— Как это чем? – она удивляется так, будто мы спросили, где у коровы вымя. – Домашними делами. Еды приготовила. Салатов из кабачков и помидоров накрутила десять банок пол-литровых. Хозяйство опять же: корова, два теленка, курицы… Земли у нас 52 сотки. Если не обрабатывать, то всё зарастёт.
— А вы когда-нибудь от работы отдыхаете?
— Раньше бывало. Нам от профсоюза давали путевки: и к морю ездили, в Анапу, и на экскурсию по Прибалтике. А сейчас коров оставить не на кого. В марте я заболела гриппом, но на работу всё равно ходила. Четыре дня температура была 39, а потом она прошла, а давление поднялось. Начались глюки: пойду куда-нибудь да и забуду, зачем пришла. Так это у меня и осталось.
— О чём вы мечтаете?
Она рассеянно улыбается и крутит головой, будто силясь найти свою мечту в пределах этого двора:
— У нас всё есть.
— А, может, что-то с внучками связано?
— Ну вот, внучек родили, теперь воспитывать надо.
— Баба, возьми меня на ручки! – просит младшая.
— Болят ручки, Поля!
Полина подходит к бабушкиной ноге, молча обхватывает её. Она ещё не понимает, что проклятая работа по кусочкам отщипывает здоровье тёти Нины.
КРУГ СЕДЬМОЙ. НИНОЧКА – ЭТО СЛИШКОМ ЛАСКОВО
19.30. Вечерняя дойка. В коровнике, помимо тёти Нины, носит вёдра с молоком коренастый мужчина в линялой тёмно-зелёной футболке и синих спортивках.
— Это мой муж, Николай Михайлович, — мимоходом поясняет тётя Нина.
— А вы давно замужем?
— 31 год. Он в Загородье жил, я в Ручках. Мы на танцах познакомились.
На тёте Нине всё тот же халат и фиолетовое платье, что и утром, а вот косынка сменилась с голубой на тёмно-синюю.
— Вы часто обновки покупаете?
Она замешкалась с ответом, будто не ожидала такого подвоха:
— Давно уж не покупала… Перед коровами мне, что ли, красоваться?
— Ну, как давно? Пять лет назад?
— Даже не знаю, — смущается тётя Нина. – Наверно, больше уже.
— А туфли на каблуках носите?
— Да какие каблуки? Ноги всё время в резине, от этого костяшки на пальцах распухают. – Она выставляет вперед ногу, обутую в модную калошу с фиолетовыми цветочками. – В хороших туфлях теперь не походишь.
Этот град дотошных вопросов явно застаёт её врасплох. Очевидно, тёте Нине уже давно не напоминали о том, какого она пола. Хотя, по Фрейду, мать двоих сыновей – это женщина, реализовавшая себя на 100%.
— Вы любите украшения?
— А как же! – с вызовом отвечает она. – Серёжки ношу.
Она дотрагивается до мочки уха, украшенной золотой розочкой со светло-фиолетовым камушком посередине. На другой сережке серединка пуста.
— Камушек потерялся, — оправдывается тётя Нина. – Наверное, корова хвостом зацепила.
— А как вас муж называет? Может, Ниночкой?
— Ниной зовет, — задумывается она. — Ниночка – это уж слишком ласково.
На ферме кипит работа. Молчаливый супруг тети Нины туда-сюда носит вёдра. Новые доярки, мать и дочь, суетятся в другой части коровника. В одном из желобов, по которым стекает навозная жижа, уже дымится бычок сигареты. Наверное, очередные работницы попадут в категорию «непутных» и будут с позором выгнаны с фермы.
— Тётя Нина, а если бы вам просто платили деньги, вы бы стали работать? – мы изо всех сил пытаемся понять, что заставляет взрослого и вполне разумного человека оставаться в этом аду.
Женщина недоверчиво смеется:
— Кто же мне просто так платить будет? – она изо всех сил открещивается от этой счастливой возможности. – Да и кому, кроме меня, здесь вкалывать? Эти, говорят, сегодня уже «джин-толик» пили!
Круги ада, как считал Данте, – это расплата за грехи человеческие. По общепринятым моральным нормам тётя Нина живёт вполне праведно: не курит, не пьет, ходит на работу, пестует внуков. Её ад — это её собственные убеждения. Они заполняют всё её существо, затуманивают сознание и образуют замкнутый круг, из которого уже невозможно вырваться.
В 20.30 тётя Нина домывает последнее ведро и закрывает ворота.
Завтра в 3.30 она снова будет здесь.
Любовь КУКУШИНА, Наталья БОЖЕНОВА, Фото Евдокии ДОБРЕВОЙ
0
