Разговор с Владимиром Бозовым у нас получился как настоящая энциклопедия тверской экономической и сельской жизни. Много грустного, поучительного и воодушевляющего рассказал нам председатель Ассоциации звероводов России.
Зверохозяйство, которым он руководит, находится в Мермеринах, деревне на трассе М-10 недалеко от Твери. И вопрос о том, как может сельскохозяйственный бизнес развивать территорию вокруг себя, был главным в нашем разговоре.
– Насколько я знаю, вся история Мермерин за последние несколько десятилетий проходила на ваших глазах?
– Да. Приехал я сюда в 1980 году, а зверохозяйство возглавляю с марта 1997-го. Само зверохозяйство было образовано в 1976 году, именно тогда колхоз «Октябрь» был преобразован в зверосовхоз. До этого здесь с 1971 года была небольшая звероферма в составе большого колхоза.
– Наверняка вся инфраструктура исторически строилась вокруг вашего предприятия?
– Как и везде в нашем сельском хозяйстве, да и в производстве. Я далек от того, чтобы хвалить все советское, но это было правильно. Когда создавались заводы, фабрики, сельхозпредприятия – строились не только производственные мощности, но и жилая инфраструктура, чтобы тем, кто работает на производстве, было где жить.
– В 1990-х была задача все это удержать. И эта задача досталась вам.
– В 1997 году предприятие было фактически банкротом, денег не было, но были звери и коллектив. Постепенно разгребали эти проблемы, образовали новые предприятия – «Меха», «Новые меха», «Меховые традиции».
– А почему предприятие разваливалось, ведь русские меха были востребованы всегда?
– При Советском Союзе связи все были искусственные. Мизерный ж/д тариф, почти ничего не стоящее ЖКХ… Продукты для кормления животных мы получали по разнарядке с мясных и рыбных предприятий по ценам, не имеющим ничего общего с рыночными. Благодаря тому, что было централизованное ценообразование, звероводческие хозяйства были прибыльными. Но когда цены отпустили, все встало на свои места, и это далеко не все смогли пережить. В стране было более 550 звероводческих предприятий, плюс небольшие зверофермы. Сейчас осталось меньше тридцати.
– Что сейчас вы бы назвали общей главной проблемой для вашего предприятия и деревни Мермерины?
– Работа у нас есть, людей не хватает, зарплата нормальная, выплачивается в срок. Но человеку мало иметь работу. Если вы хотите, чтобы у вас работали те, кто может и умеет работать, то понятно, что нужны люди трудоспособные, молодые. А значит, необходимы школа, детский сад, медпункт, дом культуры. Этим людям нужно жить, причем в шаговой доступности от работы. И желательно, чтобы по дороге на работу можно было оставить ребенка в детском саду или школе.
Сейчас у нас нет детского сада. Он был ведомственный, но его в начале 2000-х администрация не приняла на баланс из-за невозможности содержать. Перевели малышей в школу: на первом этаже в левом крыле переделали школьные классы под детсадовские группы. Там нет многого, что должно быть в детском саду, – спортзала, актового зала.
Я отмежевал землю под строительство нового детского сада, сделал планировку территории. Но денег на это у региона нет. С медициной то же самое. У нас всегда был хороший состав медицинских работников, но вот ушла наша фельдшер на пенсию – и за ней никого.
– Можно было бы привлечь молодые кадры возможностью жить на своей земле?
– У нас главная проблема в том, что с одной стороны – дорога, с другой – промзона, огороды, а с третьей – кладбище. Нет свободной земли в деревне Мермерины, чтобы привлекать новых жителей и сотрудников. Я прошу уже несколько лет перевести нашу же землю напротив деревни Кадино из «сельхозки» в земли населенных пунктов.
Мы уже сделали планировку этой территории, выделили 20% земли под муниципальные нужды. Нам эта земля нужна, чтобы предоставить участки не только работникам предприятия, но и сотрудникам соцсферы – учителям, врачам, полицейским. Многодетным бы выделил участки с огромным удовольствием: это перспектива, будущие сотрудники.
– Сколько сотрудников сейчас работает на вашем предприятии?
– Сейчас у нас работает 190 человек. А несколько лет назад было 225. И тогда я думал, что еще человек 10–15 – и я реализовал бы ряд проектов. Потом начался ковид, СВО, и народу стало меньше. Хотя люди нужны.
– А работники местные или приезжают из Твери и других населенных пунктов?
– Местных не хватает. Вот пример. В приемной вас встретила секретарь Ирина, родители у нее местные, родилась здесь, ходила в садик с моим сыном. Сейчас она живет в городе, потому что здесь негде жить. Из-за того что нет детского сада, многие мамы (а у нас очень много детей, хватило бы на полноценный детский сад на 110 мест) вынуждены водить своих детей в другие детские сады в поселке Заволжском, Медном, Твери. И дети, получается, к нам не возвращаются. Они идут в школу там, где ходили в детский сад, и так Мермерины теряют свое население.
– Выходит, что в России полно земли, а под благое дело ее невозможно получить и пусть лучше борщевиком зарастет?
– Борщевику дают землю бесплатно, без согласований, бери сколько хочешь. Ему можно, а нам нельзя. Здесь у нас вокруг Мермерин вы не найдете ни одного борщевика. Если кто-то вдруг увидел борщевик и не может его победить сам, он должен просто сообщить, и туда поедет трактор. Каждый год 10–15 случаев появления борщевика бывает, но он уничтожается сразу же.
– Борщевик – символ запустения, ненужной земли.
– Не просто запустения, а хамского, безразличного отношения к своей родине. Когда мы говорим о патриотизме, я считаю, если ты патриот – иди и победи борщевик. На своем участке, там, где ты ходишь. Я не понимаю, почему мы ничего не можем сделать с борщевиком, ведь это очень уязвимое растение, его видно издалека. Приведу пример. По медновской дороге никогда борщевика не было, а тут вдруг вырос. Я связался с дорожниками, чтобы они его покосили, пока не появились зонтики. Покосили ровно два метра от обочины, а за этим двумя все оставили. Борщевик – работа на всю жизнь. Зачем его изничтожать, если можно каждый год получать деньги на борьбу с ним?
– То, что муниципальную власть убрали с уровня поселений, это, получается, поселения сдали борщевику?
– Тут надо в корень смотреть. С одной стороны, это была вынужденная мера: не было кадров. Если мы говорим о местном самоуправлении, о том, что страна должна управляться людьми, которые на ней живут, то отдайте им и права, и возможности. Но у нас весь бюджет уходит в центр, а потом распределяется сверху вниз. И до самых низов мало чего долетает.
Поезжайте по нашим районам – деревни многие стоят заброшенные, дома разрушенные. А это Центральная Россия, между Питером и Москвой, центральнее, чем Тверь, ничего нет. Древние исторические города области, спальные микрорайоны Твери – тоже в запустении.
Я считаю, что двухуровневая муниципальная власть была бы правильнее. Но для двухуровневой системы нужно более справедливое распределение бюджета и кадры, которым эти средства можно доверить. А сейчас получается так: поселению нужен садик, медпункт, газ и так далее, но нам это не дают. А рядом, в 15 километрах, город, и люди уезжают туда. Проходит несколько лет, и ты снова просишь детский сад, газ. И тебе говорят: зачем, ведь на территории людей не осталось.
– Вы можете посмотреть на проблему с разных сторон: как депутат Калининского муниципального округа, как руководитель предприятия, как бывший глава Медновского сельского поселения и как руководитель местного ЖКХ. К каким выводам пришли?
– Главное, с чего все начинается, – с кадров. Если вы смотрите вокруг и вам что-то не нравится, виноват конкретный человек. У нас принято ругать ЖКХ. Но в системе ЖКХ долгие годы явное недофинансирование. Поэтому вокруг грязь и разруха. Это планово-убыточная отрасль. Ты знаешь, что это не окупается, тратишь газ, электроэнергию, платишь зарплату, а денег-то не хватает. Поэтому образуется ком долгов, и его никогда нормально погасить невозможно. Следовательно, в ЖКХ идут те, кто понимает, что законно работать невозможно. Мне деваться некуда, я сам живу в этой деревне с 1980 года. У меня долгов передо мной же за 15 млн перевалило.
– Долгов перед собой – как у предприятия ЖКХ перед ресурсоснабжающей организацией?
– У нас в концессии котельная и все сети. В начале 2000-х мы передали это муниципалитету, семь лет они эксплуатировали оборудование, когда ресурс оборудования закончился, могло рвануть в любой момент. В 2011-м мне пришлось снова взять это на обслуживание, я тогда был главой поселения. Надо было снова получать лицензию. Я 15 раз подавал на лицензию. Мы привели все в порядок, но каждый раз новый инспектор находил, к чему придраться. Притом что исторически это наша котельная, которую построило наше предприятие.
Дошло до уголовной статьи «Незаконное обогащение». Несколько лет я судился. Дело в том, что котельная дает тепло для школы, ДК, жилых домов и для кормоцеха зверохозяйства. Я делал предоплату за тепло на годы вперед. И этой предоплаты набралось на покрытие всех убытков, которые мы несли. Ведь когда мы вернули котельную, там бетонные перекрытия падали, теплотрассы были дырявые – надо было менять оборудование. Поставили итальянские котлы с нормальными горелками, все насосы, трубы сделали заново. Деньги брали у себя же. И именно это было расценено как повод для уголовного дела
Суд закончился нормально, я был оправдан за отсутствием состава преступления. Мы смогли доказать, что, когда мы пришли, в школе стало тепло, у жителей появилась горячая вода, которой никогда не было. По проверкам Ростехнадзора, который и инициировал уголовное дело, было видно, что мы все сделали. Лицензию я получил, доказал судье, что мы добивались ее. И судимости у меня нет.
– Уникальный случай в нашей судебной практике! А что вы скажете о том, что на селе многие тарифы выше, чем в городе?
– На селе ЖКХ должно быть дороже, потому что в городе ты этой трубой снабжаешь дом, где сотни квартир, а тут труба идет к дому, где двадцать квартир. Нагрузка на инфраструктуру выше, чем в городе. Крыша с подвалами одинаковая и у трехэтажек, и у девятиэтажек, но там больше плательщиков.
Вопрос в другом. Несколько лет назад в региональном Минсельхозе собирали совещание по электроэнергии. Меня, как председателя Ассоциации звероводов России, попросили сделать справку о расценках на электроэнергию по всем регионам. И мне коллеги от Иркутска до Калининграда прислали свои счета за прошлый месяц. Выяснилось, что электроэнергия в Тверской области самая дорогая. И куда деваются наши деньги? Почему ЛЭП не обслуживаются должным образом, не расчищаются, зарастают? Ведь у нас в регионе средства за электроэнергию собирает компания, которая называет себя гарантирующим поставщиком.
– Многоквартирные дома советской постройки во многих селах выглядят очень неказисто. А в Мермеринах они ухоженные, вокруг подстриженные газоны, побеленные деревья…
– Собираемость по ЖКХ в Мермеринах лучше, чем у большинства. У нас пять ТСЖ, в каждом многоквартирном доме свое. Есть председатели ТСЖ. Как правило, это сотрудники зверохозяйства, бухгалтерию помогаем вести. В фонд капремонта жители не платят, плата поступает на спецсчета домов, и на общем собрании дома решается, куда направить собранные деньги, как собрать дополнительные средства на насущные нужды. ТСЖ одалживают друг у друга средства, это обычная практика. И люди платят, потому что видят результат, деньги у них, и никто ни копейки без них не потратит.
– Из этого и рождается настоящее местное самоуправление. Успехов вам!
– Спасибо.
Беседовала Мария Орлова
0
