Возможно, уже в ближайшие 15–20 лет не останется ни одного живого свидетеля событий 1941 года в оккупированном фашистами Калинине. На данный момент Виктору Васильевичу Горскому, которого война застала десятилетним, уже 92 года. Своими воспоминаниями Виктор Васильевич решил поделиться с читателями «Каравана», придя в нашу редакцию.
Воспоминания Виктора Горского
Через три дня после начала войны родители забрали меня из пионерского лагеря на берегу Тверцы. Отец, Василий Васильевич Горский, ушел на войну и там пропал без вести. Позднее я выяснил, что он погиб под Калинином. Дом, в котором отец располагался с боевыми товарищами, взорвали минометным снарядом, а его похоронили неподалеку от места гибели. Оно находится рядом с Мигаловским мостом со стороны Заволжского района. Однако документальных подтверждений этому нет, поэтому считается, что он пропал без вести.
Итак, мы остались втроем: я, шестилетняя сестра Люба и мама Анфиса Никифоровна. 13 октября 1941 года, на следующий день после страшной бомбежки, началась эвакуация жителей. Она проходила под бомбежками, в суете: на Бежецком шоссе были разбитые повозки, горящие машины, неподвижно лежащие тела.
В итоге мы добрались до деревни Савкино. Мест в избах не хватало, однако нам разрешили остаться: моя сестра болела. Мы питались кашей с полевой кухни, мороженой картошкой и оладьями из полужидкой черной массы. Помогали красноармейцам разжигать и поддерживать костры, чистили шомполами стволы винтовок, таскали на машины разные грузы. Тогда в ходу было слово «надо», и других слов мы не знали.
Когда услышали об освобождении Калинина, тут же собрались в обратный путь. Город выглядел как одно пепелище. Единственный мост через Волгу взорван, однако дом на Циммервальдской улице в Затьмачье, в котором мы жили, остался цел. Разве что стекла выбиты от взрывов. Вскоре город начал оживать: кое-где восстановили водопровод и электричество, на сегодняшней Тверской площади заработал рынок. Чтобы что-то есть, приходилось менять вещи на картошку, крупу и овощи.
Война продолжалась. Никто не исключал повторного наступления немцев на Москву через Калинин, поэтому в городе часто объявляли воздушную тревогу, а население активно привлекали к строительству оборонительных сооружений. Вместе с мамой я копал противотанковые рвы у деревень Мамулино и Желтиково. За помощь давали талоны на дополнительную пайку хлеба – всего 300 граммов, но тогда считать не приходилось.
В апреле 1943 года Калинин застало наводнение. Тогда неожиданно широко разлились Тьмака и Волга. В магазин добирались на плоту из старых дверей, а наша подвальная комната, в которой мы жили втроем, оказалась затоплена до потолка. Печка, мебель – все пришло в негодность. Пришлось рано взрослеть и брать дело в свои руки. Мебель, например, я сколотил гвоздями, которые выдернул из забора.
В 1943 году в Калинине открылось суворовское училище. Я туда поступил, но проучился только три дня. Туда принимали детей офицеров и сирот, чьи родители погибли на войне. То, что мой отец пропал на фронте без вести, не считалось основанием для приема. Было обидно, но ничего не поделаешь. Вместо учебы в суворовском я занялся работой в сапожной мастерской, а в 1945 году поступил в ремесленное училище по специальности «столяр». И дальше жизнь развивалась своим чередом: учеба в Торжокском индустриальном техникуме, служба на Северном флоте, работа на вагоностроительном заводе и так далее.
Хотелось бы, чтобы память о подвиге и солдат, и гражданских во время Великой Отечественной войны и во время обороны Калинина осталась навсегда в сердцах нашего народа. Это большая трагедия и великое торжество силы человеческого духа над беспощадной машиной фашизма.
Записал Кирилл Салимов
фото: Андрей Сабынин, Тверской историко-технический музей, из открытых источников
0
